Самоуправление, с которым сегодня обычно связывают укрепление и развитие народовластия, является одним из древнейших явлений в истории человечества. Опыт прошлого позволяет извлечь уроки, полезные для понимания сущности самоуправления и угроз, которые могут его разрушить.

Одним из социально-политических институтов, определивших своеобразие античного этапа развития средиземноморского общества, являлась самоуправляемая гражданская община (греческий полис, римский цивитас или муниципий), включавшая в себя собственно городское поселение и прилегающую к нему сельскохозяйственную округу. Возникновение государств и союзов обычно мало сказывалось на внутренней организации гражданских общин. Ни Сицилийская держава Дионисия, ни Делосский союз, ни империя Александра Македонского, ни Римская республика не упразднили полисное самоуправление. В условиях малого объема прибавочного продукта для профессиональной бюрократической машины, способной эффективно осуществлять управление территориями и населением, было просто невозможно заменить самоуправление граждан. Правители крупных государств античности даже не задавались такой целью. С точки зрения представителей греко-римской культурной традиции, полисная форма общественно-политического устройства являлась не только наиболее естественной, но и во всех смыслах совершенной организацией человеческого общежития.

Греческий полис возник на территории балканской Эллады, Ионии и островов Эгейского моря еще на заре архаической эпохи. Во время Великой Колонизации греки принесли эту форму общественного устройства на территорию Фракии, Северного Причерноморья, Сицилии, Южной Италии и Ливии. Очередная географическая экспансия полисного строя пришлась на эпоху Эллинизма. Победоносная армия Александра дошла до Индии, закладывая на своем пути полисы-колонии. Дело царя-завоевателя продолжили его преемники и наследники. В IV – II в. до н.э. правители империи Селевкидов, цари Пергама, Вифинии, Понта, Греко-Бактрии и греко-индийских царств основывали множество новых полисов и даровали полисный статус древним городам востока. Пришедшие в Азию римляне продолжили эту политику. Благодаря целенаправленным действиям римских властей и подчинённых Риму династов уже к исходу I в. н.э. большая часть территорий восточных провинций была поделена между гражданскими общинами полисного типа. Единственным исключением из общего правила долгое время оставался Египет, сохранявший архаичное деление на номы на протяжении всего эллинистического периода и большей части эпохи принципата. Однако и эта во многих отношениях исключительная провинция не избежала общей судьбы всех подвластных римским августам территорий. При императоре Септимии Севере, номовые центры получили полисный статус, который был окончательно закреплен тетрархами, приписавшими к египетским полисам сельские территории.

Италийские цивитас возникли примерно в тот же период, что и греческий полис. По мере укрепления власти Рима над Италией гражданские общины, подпавшие под контроль римского сената и народа и были разделены на несколько типов. Наиболее привилегированными из них были колонии, жители которых были римскими гражданам, жившими вдалеке от Вечного города. Вторым классом гражданских общин были муниципии – первоначально ими были аффилированные с Римом города Италийского союза, получившие привилегии римского закона после Союзнической войны 90 – 88 гг. до н.э. Третью категорию составляли собственно цивитас, жившие по собственному праву (lex peregrini) общины, в свою очередь делившиеся на три класса: вольные, формально независимые от Рима (civitates liberae), лишенные права проводить самостоятельную внешнюю политику союзные общины (civitates foederatae) и общины-данники (сivitеs stipendariae). Завоевывая все новые и новые территории, Рим последовательно насаждал подобную форму социально-политической организации на покоренных территориях. По сути, экспансия Рима превратила земли некогда свободных племен и государств Северной Африки, Испании, Галлии и Британии в цивитас, муниципии и колонии, а их население в граждан той или иной общины.

Постепенно статус общин империи выравнивался. По мере романизации и укрепления начал «цивилизованной жизни» в регионе многие общины, первоначально являвшиеся данниками Рима, получили права муниципии или даже стали колониям (например, североафриканская Утика). После того, как в 212 г. н.э. император Каракалла предоставил права римского гражданства почти всем свободнорожденным жителям римской державы, правовое положение различных общин, по сути, было приведено к единому знаменателю. Впрочем, несмотря на формально-юридическое распространение прав гражданства Рима на свободных жителей империи, полисное гражданства, фактически сохранявшееся в форме origo (происхождения), продолжало играть важную роль во внутренней жизни гражданских общин.

Таким образом, Римская империя являлась не единой монархией с единым населением, но союзом городов и городских территорий, объединенных властью принцепса. В основе социально-политической и экономической структуры подвластных Риму территорий находились автономные городские общины, представлявшие собой, в известной мере, самостоятельные административно-хозяйственные единицы.

***

Муниципии Римской империи включали собственно городской центр и хору – прилегающую сельскохозяйственную округу, размер которой мог заметно разниться в зависимости от статуса конкретного полиса. Так, если площадь сельской округи «столицы Востока» - Антиохии превосходила 10000 кв. км. и таким образом, занимала значительную часть Северной Сирии, то земли администрируемые такими второстепенными поселениями как Кирры и Арад – около 3000 км², многочисленные и расположенные близко друг от друга полисы провинций Африка, Ахайя и Азия, очевидно, контролировали значительно меньшие территории. Часть хоры находилась в частной собственности жителей муниципии или местных корпораций, а часть в формальном ведении всего коллектива граждан. Наличие общей земельной собственности общины играло важную роль в объединении всех граждан конкретного города известным единством интересов - использование принадлежавших городу ресурсов, запасов продовольствия и денежных средств давало полисной верхушке возможность в случае обострения противоречий между имущей и неимущей частью населения использовать эти средства для смягчения недовольства беднейших граждан.

В эпоху Римской империи народное собрание уже потеряло свое значение, как в столице, так и в провинциальных муниципиях. По сути, его роль была сведена к законодательно утвержденному праву выражать свое одобрение или неодобрение деятельности местных властей на форуме или в театре. Теоретически, представители городской администрации должны были руководствоваться мнением населения при определении курса внутренней политики, однако на практике к гласу народа прислушивались далеко не всегда. Вместе с тем, организации рядовых граждан играли первоочередную роль в функционировании городской инфраструктуры и коммунальных служб. Свободный плебс города был разделен на несколько корпораций (на западе по профессиональному признаку, на востоке – по территориальному), на которые возлагалась обязанность отправлять такие повинности как организация пожарной команды, городской стражи, очистка улиц, ремонт общественных зданий в пользу всей общины в течение года. По истечении срока происходила ротация повинностей корпораций.

Органами, реально возглавлявшими муниципальное самоуправление являлись городские советы, именовавшиеся куриями (в грекоязычной части империи они обычно назывались «буле»). Курии ведали организацией деятельности коммунальных служб города, строительством и ремонтом общественных зданий, сношениями жителей с центральной властью, проведением общегородских празднеств, спортивных состязаний и религиозных церемоний. Под их контролем находились земли, являвшиеся собственностью гражданского коллектива (в том числе и земельные владения языческих культов) или самой курии, городские финансы (пополнявшиеся путем сдачи в аренду городских земель, а также местных налогов и сборов) и податная округу города, на территории, которой курии осуществляли административно-фискальные функции. Кроме того, важнейшими из обязанностей курии являлись сбор общегосударственных налогов и разбор мелких гражданских исков местных граждан.

Численность курий была неодинакова. В западных провинциях советы обычно насчитывали 100 человек, в восточных – около 500 или даже больше (например, к исходу III в. в курии Антиохии заседало более 600 человек). В отличие от органов муниципального самоуправления новейшего времени курии Римской империи не были выборными органами. Принадлежность к сословию куриалов, из которого рекрутировались члены совета – декурионы, определялась происхождением, местожительством и имущественным цензом, варьировавшимся, в зависимости от статуса конкретного полиса, от весьма высокого в важнейших городах империи до относительно низкого – в небольших периферийных поселениях. Наиболее распространенной и почитаемой формой собственности являлись земельные владения, и представители сословия были, по большей части, землевладельцами. При этом по своему экономическому положению сословие было очень неоднородно и включало в себя как средних собственников, так и магнатов, чье состояние могло лишь немногим уступать сенаторскому. Однако и крайняя бедность, и вызывающее богатство среди куриалов являлись скорее исключением. Несмотря на то, что основу курий составляли семьи, на протяжении нескольких поколений игравшие активную роль в жизни полисов, куриальная корпорация была открыта и для вступления в нее выходцев из плебса. Нам известно немало примеров вступления в курию людей самого скромного происхождения.

Стремление выходцев из плебейского сословия попасть в курию понятно – надевая куриальную тогу, выходец из простонародья становился одним из «почтенных» (honestores) – представителей привилегированного слоя империи, которые были освобождены от некоторых видов государственных поборов и телесных наказаний.

Куриалы управляли муниципией через систему магистратур – официальных должностей, которые ежегодно распределялись между декурионами, путем жеребьевки или голосования. На магистрата возлагалась обязанности по отправлению муниципальных повинностей-литургий, обычно выражавшихся в форме взноса личных средств на поддержание политической, социально-экономической, культурной и религиозной сфер жизни города. Члены городских советов организовывали религиозные празднества и игры для жителей города, тратились на восстановление или же возведение общественных зданий, поддерживали функционирование терм и акведуков. В I – III вв. богатые представители местной знати часто вели ожесточенную борьбу за занятие наиболее почетных (и затратных) магистратур, стремились перещеголять друг друга в щедрости по отношении к родной общине. Еще одной формой перераспределения ресурсов муниципий являлась широко распространенная в империи практика эвергетизма – пожертвований представителей элиты в пользу граждан общины. Красноречивым свидетельством стремления богатых куриалов тратить собственные средства на родную общину являются сотни найденных на всей территории Римской империи от Мавретании до Месопотамии и от Британии до Египта надписей в честь эвергетов. Следует отменить, что ни отправление литургий, ни тем более, эвергетизм, не являлись принудительной обязанностью представителей муниципальной элиты, имело морально-этический, а не формально-юридический характер.

Впрочем, было бы ошибочно преувеличивать альтруизм куриальных элит. Корпоративной замкнутостью высших слоев знати римской державы – всаднического и сенаторского сословий, из числа которых рекрутировались центральная и провинциальная администрация империи, по сути, закрывала для куриалов возможности для политического роста. Вплоть до середины III в. для большинства представителей сословия вершиной карьеры являлось занятие одной из старших магистратур в системе муниципального управления гражданской общины. В подобных условиях власть и влияние в родной муниципии становились единственной реально-достижимой целью для богатых и амбициозных провинциалов. Средством обретения этой власти являлось укрепление своего положения в общине, чего можно было достичь лишь при активном финансовом и политическом участии в жизни муниципии. По сути, отправление литургий и эвергетизм позволяли куриалам приобретать престиж и почет в родном городе, укреплять свой личный статус и положение своей семьи в общине.

Местные религиозные институты являлись еще одним инструментом сглаживания социальных противоречий в муниципиях. В каждой муниципии сосуществовало множество уникальных языческих культов, к участию в которых допускались лишь местные граждане. Во всем своем многообразии они служили выражением верности традициям полисной жизни: известной экономической, административной и духовной независимости общины от центральной, имперской власти. До тридцатых годов IV столетия функционирование муниципальных культов происходило за счет земельных имуществ языческих храмов. Не будучи в полной мере владениями города, храмовые земли, по существу, находились в ведении куриальной организации, руководившей всеми делами местных культов: члены жреческих коллегий входили в состав городских курий, а сами жреческие должности, по сути, являлись почетными магистратурами, распределением которых также ведали курии. Основные доходы храмовых хозяйств шли на организацию религиозных празднеств и спортивных соревнований. Участие в них служило выражением полисного патриотизма, объединяло жителей общины в единый возглавляемый курией гражданский коллектив, идеологически обособленный от остального римского мира. Согласно Либанию, знаменитому антиохийскому ритору IV в., богатство храмов служило не только средством обогащения полисной верхушки, но и «общей помощью для молящих» (Lib. Or. II.30), жертвенное мясо шло «на помощь бедноте в среде старух, стариков, сирот-детей, страдающих всякими увечьями» (Lib. Or. XXX. 19). По сути, распространение продуктов храмовых хозяйств, проводимое во время культовых мероприятиий, помогало муниципальной организации поддержать беднейших членов общины. Таким образом, деятельность полисных культов позволяла смягчать социально-экономические противоречия между членами гражданской общины и, тем самым, поддерживать господство куриальных элит над городским плебсом. Отсюда замечание Либания: «сохранность городов (основана) на почитании богов» (Lib. Or. II.69).

***

Кризис III века является одним из переломных этапов античной истории. Теодор Моммзен определил этот период как «время агонии». На обломках политической системы принципата возникало новое позднеантичное общество. После смерти императора Александра Севера Римскую империю охватил кризис власти, череда войн и узурпаций, растянувшаяся до конца III в. Беспорядочная смена «солдатских» и «сенатских» императоров и вызванная ею политическая нестабильность привели к значительному падению авторитета центральной власти. Система государственного управления практически рухнула. Ослабленная междоусобицами империя более не могла сдерживать усиливающийся натиск варваров на свои границы. Не меньшим злом становилась неслыханная распущенность солдат, безнаказанно предающихся насилию и грабежам. Ко всему этому прибавляются частые эпидемии, вызванные падением уровня жизни населения.

Непрекращающиеся гражданские войны и варварские нашествия привели к катастрофическому экономическому упадку. Наиболее заметно кризис сказался на сельском хозяйстве. Множество средних и мелких хозяйств были разорены, что привело к упадку городской жизни и обедненею или даже пауперизация значительной части городских элит, основным источником благосостояния которого были доходы с земельных владений. В попытке сохранить свое имущественное положение высшие слои городского населения начали усиливать экономическое давление на жителей городских территорий, усугубляя их и без того бедственное положение.

Распространение практики государственной порчи монеты привело к обвальной инфляции и, как следствие, натурализации хозяйства. Сокращение размеров ремесленного производства, обесценивание денег и постоянная угроза нападения разбойников приводит к упадку Средиземноморской торговли. Следствием разрыва экономических связей между регионами римского государства и политика августов, не считавшихся с интересами провинциалов, стало возникновение мощных сепаратистских тенденций в различных регионах империи. Во второй половине III в. от Рима отложились территории Галлии и Британии, образовавшие Галльскую империю, а также Сирия, Египет и часть Малой Азии, вошедшие в состав Пальмирской державы Зенобии. К 270 г. империя фактически перестала существовать как политическое целое.

Благодаря военным кампаниям иллирийских императоров варвары были отброшены от границ империи, а государство вновь объединено под властью Рима. Тем не менее, закрепить эти достижения смогли лишь императоры конца III – начала IV в., предпринявшие коренное преобразование социально-политической структуры империи. Усилившееся давление на рубежи римской державы требовало увеличения армии и строительства новой линии укреплений на Рейне, Дунае и Евфрате. Благодаря начатой императором Диоклетианом и продолженной Константином реорганизации армии общая численность войска существенно увеличилась, границы империи были усилены сотнями новых крепостей, а вокруг расположенные за несколько дневных переходов от лимеса городов были воздвигнуты мощные фортификации.

Не меньшую проблему представляла внутренняя нестабильность империи. Опасаясь возможной узурпации власти представителями провинциальной администрации, Диоклетиан вывел из под их ведения контроль над армией и жестко разграничил функции гражданского и военного аппарата. Кроме того, для обеспечения лучшей управляемости империи старые провинции были разделены на части. В итоге их число увеличилось более чем в два раза и превысило сотню. Несколько провинций были объединены в более крупные административные единицы – диоцезы, общим числом 13. При Константине I новое здание государственной администрации увенчалось четырьмя преторианскими префектурами, включавшими в себя от двух до пяти диоцезов. Следствием усиления централизации и унификации системы управления империи явилось многократное увеличение удельного веса профессионального чиновничества. Согласно данным Notitia Dignitatum – официального перечня военных и гражданских должностей римской державы, в конце IV столетии в империи была в 24 раза больше государственных чиновников, чем в середине III в.. Не имея возможности достойно оплачивать труд чиновничества, власти империи пытались повысить привлекательность гражданской службы путем повышения сословного статуса бюрократии. По окончанию срока службы бывший чиновник получал всадническое или сенаторское достоинство и таким образом приобретал иммунитет от большей части налогов и повинностей перед государством и своей гражданской общиной.

К числу резко укрепившихся в IV в. внемуниципальных институтов несомненно следует причислить и христианскую Церковь. Какими бы субъективными побуждениями ни руководствовался император Константин, предоставление христианской вере официального статуса было закономерным итогом длительного процесса поиска идеологической опоры централизующимся римским государством. Константин и его ближайшие преемники последовательно покровительствовали Церкви и расширяли полномочия клира. В 313 г. было разрешено свободное и беспрепятственное исповедание христианской веры, церковная организация была уравнена в правах с языческими культами. После 325 г. христианство уже открыто пользовалось поддержкой государственной власти, как привилегированная религия. Начался постепенный процесс христианизации римской державы – встраивание церковной организации в систему государственного управления империей. Уже в 313 г. представители клира были освобождены от необходимости платить налоги и отправлять муниципальные повинности (CTh. XVI. 2. 1–2; Euseb. HE. X. 7; Opt. App. X). В 330 г. налоговые и литургические иммунитеты были распространены на чтецов и иподиаконов (СTh. XVI.2.7), в 343 – на рабов клириков (СTh. XVI.2.8), в 353 – на их членов их семей (СTh. XVI.2.10; 14). Наконец, в 357 г. были отменены налоги на торговую деятельность представителями клира (СTh. XVI.2.14). Иерархам Церкви были предоставлены и судебные функции: в 318 г. епископский суд был признан равносильным государственному, если обе стороны передавали дело на рассмотрение епископа (СTh. I.27.1), а в 333 г. епископский суд был признан безапелляционным (Sirm. I), в 355 г. уголовные и административные дела, касающиеся епископов, были выведены из под юрисдикции светской власти (СTh. XVI.2.12).

***

Начатая Диоклетианом и продолженная Константином I политика централизации Римской империи (создание мощного бюрократического аппарата, рост численности армии) значительно увеличила государственные траты. Лактанций следующим образом описал последствия реформ: «Число взимающих настолько стало превышать число дающих, что колоны, разоренные непомерными повинностями, забрасывали поля, и хозяйства превращались в леса… Множество чиновников и должностных лиц стали править в отдельных областях и чуть ли не в городах так же, как и многочисленные казначеи, магистры и викарии префектур. Из-за них всех частные дела стали чрезвычайно редкими, а частыми только лишь штрафы и проскрипции, бесчисленные же повинностные дела даже не частыми, а постоянными, и в том, что касалось податей, (царило) невыносимое беззаконие. Нестерпимо было и то, что полагалось для содержания солдат» (Lact. De mort. VII. 3–5). Данное описание относится к периоду правления ненавистного автору гонителя христиан Диоклетиана, однако нет оснований полагать, что налоговое бремя облегчилось при его христианских преемниках. Так, при Константине был введен новый общегосударственный налог хрисаргир, который тяжким бременем лег на представителей торгово-ремесленного населения муницпий. В целом, с точки зрения современников, налоги времен Диоклетиана были весьма «умеренны» по сравнению с ситуацией середины – второй половины IV в. (Aur. Vict. De Caes. XXXIX.32). В речи, произнесенной в 369 г. константинопольский софист Фемистий упоминал, что за период с 324 по 364 г. налоги удвоились (Them. Or. VIII.113c).

Задачу по сбору этих налогов правительство вполне традиционно возложило на органы муниципального самоуправления. Для лучшего контроля за сборами со времен Диоклетиана к городам начали прикреплять финансовых инспекторов – кураторов (curator civitatis). Кроме того, в конце III в. на курию была возложена коллективная имущественная ответственность за поступление в казну податей. В случае неполного поступления налогов в казну куриалы компенсировали недоимки из своей собственности. Тех из них, кто не мог расплатиться теперь нередко заключали в темницы или же подвергали бичеванию, зачастую плетьми со свинцовыми грузилами (несмотря на то, что формально подобные наказания было запрещено применять к представителям привилегированных сословий). Неудивительно, что члены муниципальной аристократии использовали все возможные средства для исполнения своих фискальных обязательств перед государством. В источниках IV – V вв. сохранилось множество свидетельств жесточайших мер, предпринимаемых куриалами в попытке добиться сбора налогов. Феодорит Киррский, описывая процесс сбора куриалами податей с одной из сирийских деревень, говорил, что должников за неуплату «заключали в кандалы, а других подвергали бичеванию» (Theod. HR. XVII. 3–4). Несомненно подобные эпизоды не являлись исключением. Согласно свидетельству Аммиана Марцеллина, египтяне, то есть жители наиболее обременённой налогами территории империи, гордились шрамами, полученными за отказ платить налоги (Amm. XXII. 16. 23). Если во II – III вв. куриалы пользовались уважением и почтением жителей хоры, то уже в IV в. приход куриалов-сборщиков в деревню вызывал у ее населения лишь два чувства – ужас и ненависть (Lib. Or. XXX 15). «Найдется ли город, община или село, где не было бы столько же тиранов, сколько куриалов», – писал в середине V столетия проповедник Сальвиан Массильский (Salv. De Gub. V.4).

Не имея возможности платить непосильные подати, сельские жители бежали из своих деревень, переходили под патронат собственников, земли которых были освобождены от налогов, а именно представителей чиновной и военной знати, христианского клира. По словам Либания, «немало людей... отправляются к этим сильным людям, ...чтобы воспользоваться их беззаконным могуществом» (Lib. Or. XLVII.17). Нередко под покровительство крупных собственников переходили целые деревни (XLVII.11).

В иных случаях крестьяне пытались с оружием в руках давали отпор сборщикам (Lib. Or. XLVII. 7). В ряде регионов борьба крестьян с куриалами приводила к мощным крестьянским восстаниям. К примеру, начавшееся еще в III в. движение крестьян-багаудов в Галлии и Испании, то затихая, то снова разгораясь, продлилось, по крайней мере, до середины V века. В тех регионах, где сельское население было слабо романизировано или эллинизированно (например в Северной Африке и восточных провинциях), эта борьба зачастую приобретала формы этно-культурных и религиозных конфликтов. Ненависть, испытываемая представителями широких народных масс по отношению к муниципальной знати, переходила на культуру правящего класса.

В IV столетии греко-римская культура, в том числе и традиционные языческие культы, стали восприниматься значительной частью автохтонного населения восточных провинций, прежде всего, сельскими жителями, как культура и религия враждебного им социального слоя. Подобное отношение к языческим культам облегчало распространение христианства среди коренного населения. Под лозунгами борьбы с язычеством возглавляемые восточноримскими монахами (большая часть которых происходила из низших слоев автохтонного сельского населения, не знала греческого и говорила на сирийском или коптском) или берберскими еретиками-циркумцеллионами крестьяне не только разоряли языческие храмы, но и громили поместья куриалов. Таким образом, разрушалось единство гражданской общины, города и деревни, куриалов и плебса.

***

Ослаблялся и внутригородской статус куриальной организации. В попытке компенсировать постоянно возраставшие государственные расходы императоры конца III – IV в. начали проводить экспроприации земельной собственности муниципий. Если при Диоклетиане и его соправителях подобная практика имела спорадический характер (конфискации части земель подверглись лишь отдельные муниципии), то в период правления Константина I началось массовое изъятие владений полисов: земли, на протяжении столетий являвшиеся основой муниципальной экономики, в основном перешли в ведение департамента императорских имуществ. Кроме того, в контексте антиязыческой политики Константина и его наследников, государство начало проводить конфискации находившихся ранее под контролем муниципальной организации храмовых земель. По сути, курии утратили контроль над значительными территориями, ранее находившимися под их прямым управлением. Отторжение муниципальных и храмовых земель лишало курию средств на проведение общеполисных празднеств и религиозных церемоний, ослаблялось чувство полисного патриотизма. С прекращением распределения продуктов храмовых хозяйств среди населения ослабло и политическое влияние курии. По сути, утрата общегородских и храмовых земель лишала курии экономических и идеологических рычагов влияния на плебс, способствовала умалению политического значения муниципальных советов, росту социальной напряженности.

Одновременно в городах усиливалось влияние независимых от муниципальной организации институтов. Образовавшийся в муниципиях социально-политический и идеологический вакуум быстро заполняла христианская Церковь. Еще при Константине христианским общинам были переданы доходы с части отнятых у полисов земель (Theod. HE. I.11; Soz. I.8) и имущество осужденных, не имеющих прямых наследников, ранее переходившее в распоряжение городских курий (Soz. I.8). Зачастую, не довольствуясь полученными от государства средствами, церковная организация предпринимала прямые захваты земельной собственности. Ресурсы, полученные христианскими общинами в правление Константина и Констанция II, позволяли Церкви привлекать к себе народные массы посредством широкой благотворительности. Как писал император Юлиан Отступник: «. . . когда пренебрегали бедняками и не заботились о них, нечестивые галилеяне, заметив это, посвятили себя филантропии и, приобретая этим славу, придали силу худшему из своих дел» (Jul. Ep. 45(89b)). Вслед за укреплением влияния Церкви на низшие и средние слои городского населения возрастало ее политическое значение. По сути, рост власти клира на городской плебс проходил параллельно ослаблению влияния муниципальной организации на народные массы и во многом являлся следствием ослабления власти курии. Усиление политического влияния Церкви на гражданские общины поддерживалось и признавалось центральной властью. Если вплоть до второй половины IV в. единственным законным представителем городских общин являлась курия, то уже к концу столетия посольские функции городских советов начали дублироваться епископами, которые все чаще выступали в роли ходатаев за свои города перед лицом императорской власти. В V в. епископы окончательно узурпировали право представительства и по-сути стали единственными официально признанными властью лидерами города.

***

В условиях сокращения общеполисных земельных владений и перехода значительной части податного населения под патронат могущественных и не связанных с муниципальной организацией собственников членам городских советов приходилось все больше полагаться на свои личные средства для отправления куриальных литургий и при выплате налоговых задолженностей общин. Престижное ранее членство в городском совете стремительно превращалось в тяжелую повинность, угрожавшую финансовому благополучию куриала. В попытках хоть как-то поправить свои дела, те из куриалов, у которых было второе или третье поместье, начинали расставаться с этими угодьями. Когда у члена совета оставалось лишь одно имение, их – по словам Либания – «последняя надежда», он начинал продавать драгоценную утварь, и домашних рабов (Lib. Or. XLVII. 9-10). Произведения авторов IV – V вв. пестрят сообщениями о куриалах, еще недавно уважаемых в своей общине людях, которые были совершенно разорены налогами и повинностями. Тот же Либаний, вспоминал об одном из членов совета, который настолько обнищал, что выполняя литургию по поддержанию функционирования терм, он был вынужден самостоятельно таскать дрова и мылить спины посетителей (Lib. Or. II.34). По свидетельству Аммиана Марцеллина, во второй половине IV в. некоторые декурионы предпочитали самоубийство отправлению городских литургий (Amm. XXX. 5.10).

В попытке избежать тягла куриальных обязанностей и постоянно возраставших расходов, члены советов массово бежали из родных городов, продавали свое имущество с тем, чтобы купить себе чиновничью должность и, получив предлагавшиеся к ней иммунитеты, освободить себя и своих сыновей от страха неизбежного разорения, темницы и кнута палача. «И всюду по городу… после бичевания, из уст немногих куриалов слышатся слова: “Пропадай дом, пропадай поместья, продать, продать это, ценой этой купить бы свободу!”», – писал Либаний (Lib. Or. XXVIII.22). Многие куриалы искали укрытия от муниципальных повинностей в рядах христианского клира. Усиление позиций христианства, упрочение социально-экономического положения высшего клира и рост доходов Церкви вели к притоку в нее людей, движимых по большей части исключительно меркантильными соображениями. После дарования епископам и священникам литургических и фискальных иммунитетов начался массовый переход в христианство и вступление в ряды клира представителей сословия куриалов. Логично предположить, что зачастую стремление отягощенных фискальным и литургическим бременем представителей провинциальных элит возглавить епархию или церковный приход имело те же мотивы, что и желание их коллег любыми средствами получить административный пост. Очевидным следствием данного процесса стало распространение практики продажи церковных должностей – симонии, масштабы которой постоянно росли на протяжении IV – VI вв.. Согласно свидетельству епископа Афанасия Александрийского: «Одни из них (куриалов) прямо от идолов, другие из сената (курии) и из первых правительственных мест, для этого жалкого увольнения от службы, для людского покровительства…вступали в епископский сан, прежде, нежели были оглашены» (Athan. Hist. Ar. 78). На организованном Иоанном Златоустом суде над асийскими архиереями, несколько уличенных в симонии епископов оправдывались тем, что считали покупку хиротонии законным средством для освобождения от обязанностей куриала (Pallad. V. Chrys. XV).

Красноречивым свидетельством масштабов бегства из курий являются данные о численности антиохийской курии. Если в начале IV в. в местной курии заседало более шестисот человек, то уже к середине столетия общее число куриалов в столице Сирии составляло всего лишь шестьдесят человек (Lib. Or. II.33; XLVIII.4). В иных городах ситуация могла быть еще тяжелее. В V столетии Феодорит Киррский писал одному из высших чиновников: «Прошу ваше благородство только об одном …пощадить несчастных плательщиков, но также пощадить трижды несчастных декурионов, от которых требуют того, чего они внести не могут. Кто не знает тяжести распределения наших повинностей из-за чего сбежало множество владельцев» (Theod. Ep. 42). Чтобы хоть как-то пополнить советы, в курии начали записывать даже малолетних детей (CTh. XII.1.19; Bas. Ep. 80(84)) и совсем мелких собственников – согласно закону от 342 г. для вхождения в сословие куриалов было достаточно ничтожного надела в 25 югеров (CTh. XII. 1. 33). В целом, бегство из курий позволяли избежать разорения отдельным представителям сословия, однако было губительны для куриальной организации в целом – литургии и повинности выбывших из муниципальных советов распределялись между оставшимися членами куриальной организации, и тем самым, еще более усугубляли экономическое положение декурионов, не имевших возможности выйти из курии.

Правительство, заинтересованное в сохранении городских советов как институтов фискального и административного контроля над полисами, пыталось пресечь бегство из курий, издавая указы, ограничивавшие возможности куриалов по переходу в другие сословия, прикрепляя их представителей к муниципиям. Однако, эти распоряжения исполнялись не слишком строго. Коррумпированность государственного аппарата, равно как и постоянная потребность императорской администрации и Церкви в рекрутировании представителей образованного слоя в органы государственного управления и клира предоставляла членам куриального сословия широкие возможность избавится от бремени муниципальных литургий. Так, характеризуя политику Констанция II по отношению к куриям, Либаний писал: «Констанций, на словах покровительствуя куриям, на деле был им врагом, переводя в другие должности тех, кто их покидал, и предоставляя незаконные иммунитеты» (Lib. Or. XVIII.147).

***

Еще одну опасность для муниципальной организации представлял рост освобожденного от налогов землевладения новой, порожденной реформами Диоклетиана и Константина знати. Масса незнатных чиновников и военных командиров, зачастую выходцев из низов римского общества, заняла ведущие посты в аппарате центрального и провинциального управления. Новая знать, не обладавшая, в отличие от родовой муниципальной аристократии, наследственным имуществом, стремилась укрепить свое экономическое положение, прежде всего, путем приобретения земельных владений городов и куриалов. Кичившийся своим благородным происхождением, Либаний с гневом говорил о «бедности декурионов» и «богатстве государственных служащих, из коих некоторые, продавая прошлый год кто мясо, кто хлеб, кто овощи, стали важными господами путем приобретения их (декурионов) имений» (Lib. Or. II.54). Ритор обличал «пришельцев явившихся, неизвестно откуда» (Lib. Or. XLIX. 2), «сыновей поваров», «валяльщиков», «уличных шатунов», получавших доходные должности, скупавших городские дома и обширные поместья нищавших куриалов (Lib. Or. LXII.11). Для Либания представители новой знати были «трутнями», «церберами многоголовыми», «преступниками, что воровали, обирали, позволяли себе всяческие угрозы ради приобретения» (Lib. Or. XVIII.130–135). Схожего мнения о представителях новой аристократии придерживались и многие связанные с куриальным сословием современники Либания. Историк Аммиан Марцеллин отмечал, что «впервые Константин дал открыть пасть своим приближенным, а Констанций кормил их до отвала самым мозгом провинций» (Amm. XVI.8.12). О придворных и чиновниках Констанция Аммиан писал, что они «поднялись из крайней бедности до колоссальных богатств. Усвоив привычку захватывать чужое, они не знали никакой меры в дарениях, грабеже и расточении» (Amm. XXII. 4.3). «Пьяной толпой» называл окружение Константина сардский врач и софист Евнапий (Eunap. V. Soph. 238–239). Примечательно, что начиная со времен Константина I, «новые люди» зачастую получали благоволение императора и продвижение по службе благодаря своевременному принятию христианской веры. На глазах одного поколения христианство превращалось из религии мучеников в религию карьеристов. Даже панегирист Евсевий Кесарийский, известный своим непомерным восхвалением императора Константина I, отмечал: «…сам я замечал владычество… ненасытных и лукавых людей, расхищавших чужое имущество, …обманщиков, лицемерно присоединившихся к Церкви и ложно носивших имя христиан. Человеколюбие и добролюбие, искренность веры и прямодушие располагали василевса доверять людям, которые приняли христианство для вида и под маской притворства старались снискать истинное его расположение» (Euseb. V. Const. IV.54).

Развитие независимой от муниципий частной земельной собственности военно-чиновной знати представляло сильнейшую угрозу муниципальному строю. Во-первых, скупка владения разорившихся куриалов представителями новой аристократии уменьшала экономическую базу сословия, ответственного за поддержание муниципального строя. С другой стороны, рост магнатских владений стимулировал развитие патронатных отношений (земли новой знати служили укрытием для истерзанных налогами крестьян) и тем самым, затруднял исполнение куриалами фискальных обязанностей перед центральной властью, что в свою очередь, ускоряло процесс пауперизации курий.

Таким образом, в конце III - первые десятилетия IV в. рост налогов и тяжести повинностей, ослабление политического влияние куриального сословия, конкуренция со стороны новой знати и церковной организации в значительной степени подорвали положение органов муниципального самоуправления, тем самым дав ход процессам, в итоге, приведшем к упадку и разрушению античного полисного строя.

***

Несмотря на то, что политика центральной власти объективно способствовала ослаблению муниципального самоуправления, позднеримские императоры предпринимали некоторые усилия для консервации полисной системы. Так в середине IV столетия, когда ослабление курий стало очевидно, правительство императора Констанция II было вынужденно вернуть в их распоряжение часть доходов с ранее отобранных в пользу фиска земельных владений. Некоторым городам даже был возвращен прямой контроль над частью их былых угодий. Впрочем, судя по всему, куриям были возвращены самые плохие земли, доходы с которых были недостаточны для поддержания муниципий. Оценивая положение курий к конце правления Констанция II, ритор Либаний замечал, что: «…они (курии) походили на морщинистых старушонок, одетых в лохмотья, и плакались ограбленные декурионы» (Lib. Or. XVIII. 147).

В период недолгого правления двоюродного брата Констанция II императора Юлиана Отступника полисный строй даже пережил недолгий ренессанс. После обретения верховной власти Юлиан провел ряд мер по укреплению социально-экономического значения курий. В 362 г. муниципиям были возвращены их прежние земельные имущества, изъятые в предыдущие царствования в пользу фиска, переданные Церкви или же незаконно захваченные частными собственниками, в том числе и владения языческих храмов (СТh. X.3.1; XV.1.8; Lib. Or. XIII.45; CJ. XI.70. 2), кроме тех, «которые были законно проданы прежними императорами» (Amm. XXV. 4.15). О масштабах перераспределения земельных имуществ, последовавших за изданием данного закона, свидетельствует тот факт, что только Антиохии было возвращено 10 000 клеров принадлежавшей городу земли (Jul. Misopog. 363c).

Было проведено планомерное снятие недоимок с городских общин, уменьшено налоговое бремя, население было ограждено от произвола фискальных чиновников (CTh. VIII. 1.6–7). В начале 362 г. Юлиан принял ряд законодательных актов, защищающих интересы средних собственников, то есть, прежде всего, куриалов. Декурионы были освобождены от налога на торгово-ремесленную деятельность (хрисаргира) (СTh. XII.1.50; XIII. 1.4) и необходимости дарить «подарки» императору в честь очередного юбилея его царствования («коронное золото») (CTh. XII.13.1; Lib. Or.XVIII.193–194; Amm. XXV.4.15). Велась активная борьба с бегством из курий (СTh. XII.1.50), причем меры Юлиана по пресечению незаконного выхода из куриального сословия были настолько суровы, что вызывали осуждение даже сторонников императора. Кроме того, император всячески стремился увеличить численность муниципальных советов (СTh. XII.1.51; 53; Lib. Or. XLVIII.15; Zos. III.11.5). Результаты деятельности императора по увеличению численности городских советов стало стремительное пополнение курий. За время правления Юлиана только антиохийская курия пополнилась двумястами членами (Jul. Misopog. 367d). Либаний писал: «помещения курий стали тесны от множества входивших в них» (Lib. Or. XVIII.148).

Увеличение общего числа куриалов вело к снижению фискального и литургического бремени, возлагавшегося на каждого отдельного декуриона, и таким образом, способствовало укреплению экономического положения сословия в целом. Наконец, императором были приняты меры для борьбы с проявлениями последствий бюрократизации империи, вызывавшими особенно сильное недовольство представителей куриального сословия. Юлиан активно боролся с коррумпированностью государственного аппарата, было упорядочено судопроизводство, радикально сокращены штаты чиновников, дворцовых служащих и гвардии, снижены расходы на двор. Эффективность данных преобразований была столь очевидна, что даже закоренелые ненавистники императора-язычника вынуждены были нехотя признавать их действенность. В целом, социально-экономические реформы Юлиана, значительно укрепили муниципальный строй и куриальное сословие. Неслучайно идеолог муниципальной знати – Либаний провозглашал, что результатом преобразований стало «избавление городов от бедности» (Lib. Or. XVIII.195).

Важной частью благоприятной политики императора по отношению к муниципиям была отмена всех привилегий, дарованных Церкви в период правления Константина и его сыновей. Эдиктом от 4 декабря 362 года Юлиан изъял из ведения Церкви городское и общественное имущество, отданное в управление христианским общинам, и все административные и культовые здания, как самовольно захваченные христианами, так и переданные в распоряжение Церкви императорскими указами (СTh. XV.1.8). Христианские общины обязывались возвратить все имущество, дарованное им Константином и Констанцием II (Soz. V.5). Более того, происходившие из куриального сословия христианские священнослужители были вновь приписаны к куриям и привлечены к уплате налогов и отправлению литургий (СTh. XII.1.50; XIII. 1.4; Jul. Ep. 26(54)). Кроме того, они лишились хлебных дач, потеряли судебную власть и право получать имущество по завещанию (Jul. Ep. 57(114); Soz. V.5). Подрыв экономических позиций христианских общин должен был снизить политическую и социально-экономическую активность клира, уменьшить его влияние на плебс и, следовательно, укрепить политическое влияние его основного конкурента – курии.

Впрочем, сразу после гибели Юлиана в битве при Маранге в 363 г. правительство братьев- императоров Валента и Валентиниана предприняло ряд мер, направленных на ликвидацию благоприятных для курий последствий реформ Юлиана. Была резко ограничена фискальная и административная самостоятельность курий, значительная часть земельных владений возвращенных Юлианом городам, равно как и владения языческих храмов были конфискованы в пользу фонда императорских имуществ (res privata) (СTh. V.13.3; X.1.8). Менее чем через год после смерти Юлиана Либаний писал: «О, сила курий, уже падающая, которая скоро превратится в призрак» (Lib. Or. XVII, 27). Оценивая положение курий, антиохийский ритор отмечал, что оно было даже хуже, чем при Констанции, и «города пришли в умаление» (Lib. Or. XLIX.3). Тем не менее, новое правительство все же посчитало необходимым предоставить институтам городоского самоуправления минимальную экономическую базу. Начиная с 374 г. треть доходов с бывших владений городов империи и треть налоговых поступлений от муниципальных сборов находилась под управление курии (CTh. IV.13.7). Тем не менее, в полной степени восстановить положение сословия правительство было уже неспособно. Полумеры были способны замедлить, но не остановить начавшееся в конце III – первой трети IV столетия разрушение муниципальной организации.

Об утрате куриалами своего значения явно свидетельствуют данные римского права. Очевидная неспособность основной массы членов муниципальных советов выносить тяготы литургий вынудила правительство, законодательно признать расслоение сословия куриалов. На фоне урезания прав и большинства куриалов, императоры расширяли полномочиями принципалов (principales) – богатейших представителей сословия, сохранивших и даже укрепившей свое социально-экономическое положение путем скупки имущества менее зажиточных членов городских советов. Во второй половине IV в. их исключительный статус в куриях был закреплен законодательно. Куриальное большинство все чаще выступает в роли безмолвного исполнителя воли принципалов. Власть в городах окончательно закреплялась за олигархической верхушкой куриального сословия, которая все активнее сращивалась с новой военно-чиновной знатью. Длительный процесс упадка и разложения куриальной организации и полисной аристократии проходил неравномерно. Если куриальная аристократия Эфеса окончательно лишилась своего политического и экономического статуса уже к середине V в., то курия Афродизия – столицы провинции Кария сохраняла свое значение еще и в начале VI столетия. О том, что в V в. куриалы продолжали играть видную роль в социально-экономической и политической жизни многих провинций свидетельствовал чиновник времен Юстиниана Иоанн Лид. В своем труде «О должностях римского народа», он упоминал, что еще и на его памяти, то есть в конце V – начале VI в., курии продолжали управлять городами (John. Lyd. De Mag. III. 47).

Окончательный упадок курий приходится на начало VI в. К концу V в. власть над городами перешла в руки нового коллегиального органа – возглавляемые местным епископом собрания крупных землевладельцев из числа военно-служилой знати. Вследствие фискальной реформы императора Анастасия I (491 – 518 гг. ) члены курии оказались лишены последней возможности хоть как-то влиять на внутренние дела общины. Городские финансы были почти полностью выведены из ведения курий, а курии были отстраненны от сбора податей с жителей гражданской общины, которые теперь осуществляли государственные чиновники – виндики. Фактически муниципальные советы были лишены всякого самоуправления и окончательно превращены в придаток бюрократического аппарата империи. Следующее поколение законодателей с удивлением обнаружило, что при сборе налогов государственные чиновники допускали существенно большие злоупотребления, чем декурионы. Как вспоминал впоследствии вышеупомянутый Иоанн Лид «виндики обращались с городами как с врагами» (John. Lyd. De Mag. III. 49). Это и не удивительно. Судя по всему, должность виндика продавалась, как и другие посты в поздней империи (John. Lyd. De Mag. III. 49), и заняв ее, новоназначенные чиновники стремились всеми силами поправить свое финансовое благополучие. Несмотря на заверения панегиристов времен Анастасия об успехе фискальной реформы, эксперимент с учреждением института виндиков полностью провалился.

Император Юстиниан отменил этот пост и попытался было восстановить курии и оживить муниципальное самоуправление городов. В своем законодательстве он несколько раз постулировал мысль о важности «благородного» и заслуживающего всяческого почтения сословия куриалов для империи. Предпринятая Юстинианом попытка вернуть городские советы к их прежнему состоянию проистекала не из его консервативного стремления вернуть империи былую славу, а из понимания того, что восточноримское государство не может обойтись без услуг местных элит при сборе налогов. Несмотря на то, что император был не прочь использовать курии для выбивания средств из населения, возрожденные советы не получили почти никаких реальных властных полномочий. Политическая жизнь городов империи так и осталась под контролем чиновничества и высшего клира. Желающих вступать в восстановленные Юстинианом органы городского «самоуправления» и тянуть лямку муниципальных повинностей, судя по всему, нашлось немного. Вскоре в ряды «благородного сословия» куриалов начали насильно записывать даже представителей тех категорий населения, которые были лишены всех гражданских прав, например еретиков, иудеев и язычников (Nov. 45).

В конце своего правления Юстиниан по-видимому почти охладел к не оправдавшей его надежд идее возрождения курий. При его преемниках она была окончательно похоронена. Несмотря на то, что ни само сословие, ни городские советы не были формально отменены, они превратились в анахронизм. Уже в конце VI в. Евагрий Схоластик писал о существовании курий и благоденствии «городских патрикиев» как о временах давно прошедших. Таким образом, предпринятая в VI столетии попытка эксгумировать труп главного института полисного самоуправления окончилась закономерным провалом. По сути, выжав все соки из сословия куриалов и городских советов, государство отбросило институциональную оболочку отжившего полисного самоуправления, за ненадобностью.

Фактически попытка римского государства превратить институты гражданского самоуправления в инструмент фискальной политики окончилась разрушением античной общины как таковой. В стремлении укрепить свою власть позднеримские августы попытались навязать привыкшему к горизонтальной системе управления обществу вертикаль власти, породив тем самым коррумпированную бюрократию, органичной частью которой являлся христианский клир. Подобная мобилизация позволила империи на время закрепить свои позиции, но в долгосрочной перспективе, привела к обострению социальных противоречий и неспособности ответить на вызовы, с которыми она столкнулась в V – VII вв. В результате античное общество погибло и наступили века Средневековья.