25-26 октября (7-8 ноября) 1917 г. произошел один из самых крутых поворотов отечественной истории. К власти в столице России пришла сила, стремившаяся с максимальной решительностью осуществить марксистский проект коммунистического общества, основанного на равноправии трудящихся и централизованном управлении социально-экономическими процессами. При всей важности субъективных факторов и случайностей, личных качеств Ленина и его противников, победа большевизма закономерно (хотя и не фатально) вытекала из тенденций начавшейся в феврале (марте) 1917 г. Великой российской революции, глубокого социального кризиса в России и потрясений мировой войны. Большевизм пришел, когда обанкротилась политика либерально-социалистической коалиции, отказавшаяся от решительных действий по выводу страны из социального кризиса и войны. Большевизм видел в переходе к социализму решение проблем возрождения экономики, согласился на передачу земли крестьянам и выступал за скорейшее прекращение «вничью» затянувшейся войны. Большевизм сумел убедить в своей правоте около четверти населения России. В этот социальный поток входили уставшие от войны и осознавшие свое политическое влияние солдатские массы, и городские низы (не обязательно именно пролетарские), и часть крестьянского актива, и часть интеллигенции, которая надеялась на создание общества, экономика которого работает по единому плану и позволит произвести технологическую модернизацию России. Сторонники «партии пролетариата» были разнородны в социальном отношении, но их объединяло стремление к радикальным социальным переменам. По замыслу Ленина этот авангард должен был разрушить препятствия на пути к социализму, создать его основы и повести за собой остальную массу населения России.

Октябрьский переворот положил начало новому этапу Российской революции, который называют Октябрьская революция. Этот этап характеризовался переходом к радикальным социальным преобразованиям и утверждением власти Советов почти на всей территории России.

Большевики нашли сильный ход – решиться на взятие власти самим, но провозгласить не только свои идеи, но идеи самых разных левых сил, чтобы повести за собой не только «свои», но и «чужие» массы. Именно так сформировался «генетический код», «формула» Октября – коммунистический режим + советское общество: синтез большевистского проекта модернизации и общесоциалистических советских идеалов самоорганизации, народовластия, равноправия трудящихся и руководителей, воспринимаемых как «слуги народа», а не его хозяева. Большевизм провозгласил не свою, коммунистическую власть, а Советскую власть. Таковы два лица Октября – коммунистическое и советское. И эти два лица не совпадают.

Левая многопартийная альтернатива

Встав на путь решительных бескомпромиссных действий, Ленин и его сторонники обрекли себя на конфронтацию с остальными политическими силами, за которыми стояла поддержка большинства населения, полифония социально-политической и этнической структуры Российского государства. Понимая опасность одновременной конфронтации со всеми этими силами и испытывая острый кадровый голод, лидеры большевизма маневрировали, стремясь на каждом этапе борьбы нейтрализовать часть противников и привлечь попутчиков. Если для Ленина и Троцкого, для ядра большевистского проекта, это был вопрос тактики, то умеренное крыло большевизма и левое крыло социалистов видело в политике союзов иную стратегию движения к социализму – с опорой на широкую левоцентристскую коалицию, представляющую большинство населения.

Создание широкой левой коалиции в ноябре 1917 г. могло серьезно изменить вектор Российской истории, уводя его в сторону от той колеи, которая привела многих действующих лиц 1917 г. на плаху через два десятилетия. Левая коалиция привела бы страну к Учредительному собранию, которое уже в конце 1917 г. могло бы начать заседания и вскоре принять демократическое конституционное и аграрное законодательство. В то же время левое правительство могло бы приступить к глубоким социальным реформам, которые требовали рабочий класс, крестьянство, с которым была согласна значительная часть интеллигенции. Но начать преобразования – еще не значит успешно их осуществить. Стратегия широкой левой коалиции, сотрудничества приверженцев разных методов социальных демократических преобразований, имела как свои плюсы в сравнении с ленинской стратегией, так и свои минусы.

Стратегически широкая левая коалиция давала шанс на более мягкий выход из кризиса в направлении модернизации и создания социального государства – на магистральный путь европейского общества ХХ века. Но упущен был шанс, а не гарантированная возможность. Коалиция могла не справиться со сложнейшими вызовами, стоявшими перед страной и требовавшими решительных, быстрых и выверенных мер. Большевики действовали во всяком случае решительно, хотя выверенности решений им явно не хватало. Коалиционная дискуссия позволяет учесть разные обстоятельства и мнения, принять более компетентные решения, но затягивает принятие решений и часто препятствует их последовательности.

Эти плюсы и минусы подтверждает опыт революций XX в. Преобразования широкой левой коалиции проводились коалицией Народным фронтом и его союзниками в Испании в 1936-1939 гг. Первоначально они были медлительны и явно отставали от масштабов социального кризиса. Лишь после начала гражданской войны с консервативными, националистическими и фашистскими силами инициатива в революции перешла к массовым профсоюзным и региональным движениям, «самочинные» действия которых прикрывались правительственной надстройкой широкой антифашистской коалиции от левых либералов до анархистов. Она просуществовала с сентября 1936 г. до мая 1937 г. и раскололась, а затем Народный фронт проиграл войну не только по внутриполитическим, но и по внешнеполитическим причинам. Но как бы ни оценивать шансы Народного фронта на победу в Испании, этот урок показывает, что левая коалиция не гарантировала Российскую революцию от разгрома, а ее лидеров – от плахи и эмиграции. Также силой была пресечена попытка широкой левой коалиции в Чили в 1970-1973 гг. достичь социализма без гражданской войны и диктатуры. Чилийские реформаторы хуже, чем Ленин и лидеры Испанского Народного фронта усвоили, что революция должна уметь себя защищать. Но трагический финал политики широкой левой коалиции сам по себе не опровергает возможность опробованной ими недиктаторской модели социалистических преобразований.

Большевики пошли путем авторитарных методов достижения политических целей, что уводило траекторию революции от социализма, понимавшегося тогда как демократическое общество. Большевики воспринимали свое диктаторство как временное средство подавления сопротивления меньшинства. Но из сопротивляющихся меньшинств складывалось большинство, что требовало все более жестких усилий, авторитарности и насилия. Разогнав учредительное собрание, большевики пошли по пути борьбы с большинством активного населения России.

Стратегия широкой левой коалиции давала шанс сохранить такое обязательное условие перехода к социализму (а не к чему-то другому, иерархическому и бюрократическому), как широкие демократические свободы. Широкая левая коалиция в России давала жизненно важный для демократической революции шанс пройти между контрреволюционным переворотом (чего не удалось избежать в Чили в 1973 г.) и широкомасштабной гражданской войной (с чем левые опоздали в Испании в 1936 г.).

Революция шла по узкому пути между ультралевой Сциллой и право-реакционной Харибдой. Широкая левая коалиция давала шанс на оптимальный с точки зрения жертв и социальных результатов исход Великой Российской революции. Сужение политической базы власти уменьшало этот шанс, сдвигало вектор революции к непримиримой конфронтации, к угрозе широкомасштабной гражданской войны и вытекающего из нее авторитарного и тоталитарного будущего.

Решившись взять на себя полноту революционной власти, большевики бросили вызов влиятельным массовым силам, имевшим другое представление о революции. Это было чревато вооруженной конфронтацией. Но большевики не боялись гражданской войны, считая, что сейчас активного сопротивления их натиску не будет.

Широкая левая коалиция не состоялась, умеренные большевики потерпели поражение, но коммунистическое руководство понимало важность расширения политической базы Советской власти при условии своего лидерства. На сотрудничество с большевиками в качестве младших партнеров согласились левые эсеры, которые рассчитывали на то, что в результате успеха советских аграрных преобразований произойдет изменение соотношения сил между двумя советскими партиями как минимум на равноправное. Благодаря коалиции с левыми эсерами большевики получили возможность существенно укрепить позиции Советской власти в деревне и несколько смягчить кадровый голод. Коалиция была взаимовыгодной, но время играло против нее, так как каждая сторона надеялась в будущем обойтись без другой.

Большевики считали возможным лишь временно поступаться своими идеями – с тем, чтобы после укрепления системы Советской власти продолжить преобразование общества по рецептам марксизма, а не народничества. Левые эсеры были готовы искать синтез этих двух идейных традиций на пути к социализму. Согласившись с переделом земли, противоречившим марксистскому плану решения аграрного вопроса, большевики заручились нейтралитетом и частичной поддержкой крестьянства. Но этого было недостаточно для победы на выборах в Учредительное собрание.

С марта 1917 г. все влиятельные политические силы, включая большевиков, признавали авторитет Учредительного собрания. Это давало ему запас легитимности. Собрание могло принять конституцию и аграрный закон, значительно снизив тем самым остроту социально-политической борьбы. Но только при условии, что с этими решениями согласились бы все партии, заручившиеся на выборах поддержкой значительной долей избирателей.

Конфликт с интеллигенцией и слабость позиций в крестьянской среде не давали большевикам шанса на победу на выборах. На них победили социалисты, сторонники тех преобразований, которые проводила бы левая коалиция. Но социалисты, которые получили преобладание в Учредительном собрании, не собирались включать в свою коалицию большевиков, и Собрание уже вряд ли могло стать площадкой компромисса.

Хотя большевики проиграли выборы в Учредительное собрание, они заняли второе место и сохраняли силовой перевес. Сторонники Советской власти решились на разгон парламента. Сторонники сохранения Собрания не смогли найти достаточных сил для его защиты. Трагедия разгона Учредительного собрания заключается, прежде всего, в том, что после этого были отброшены последние общепризнанные правила политической игры. Легитимность, сломанная в феврале 1917 г., теперь могла восстановиться только после широкомасштабного силового столкновения. Принятие решений теперь было основано не столько на правилах, сколько на силе. Это влияло как на устройство власти, архаичные формы которой вполне могут быть просто силовыми, так и на экономику. А вот сложная индустриальная экономика не может быть просто силовой, ей нужны стандартные понятные правила.

Даже после разгона Учредительного собрания мало кто хотел воевать с властью, которая провозгласила передачу земли – крестьянам, фабрик – рабочим и мир – народам. Но гладко было на бумаге. Социально-экономический кризис нарастал, а без общей политической площадки, которой могло стать Учредительное собрание, социальные противоречия могли разрешаться только силой, что резко увеличило вероятность возникновения со временем широкомасштабной гражданской войны.

Конфронтация и культура

Успехи и неудачи коммунистического проекта зависели от способности большевизма решать задачи Великой российской революции (аграрно-продовольственная проблема, подготовка нового этапа индустриальной модернизации, введение социальных гарантий, выход из войны, урегулирование национальных противоречий, улучшение системы вертикальной мобильности) и подавлять сопротивление самых разных слоев: демократической интеллигенции, православной общественности, бунтующих от голода рабочих, не желающих расставаться с продовольствием крестьян. В первые послеоктябрьские месяцы Советская власть видела своего главного социального противника в буржуазии, но как раз капитал встал на путь ухода из России, и это бегство, начавшееся до Октября, стало социально-экономической проблемой, поставившей в повестку дня переход к некапиталистическому обществу. Авангардом сопротивления большевизму были не капиталисты, а интеллигенция, за которой шли массы служащих. Большинство интеллигенции и служащих были готовы сотрудничать с широкой левой коалицией, но не с "узурпаторами" большевиками.

Отказавшись от компромисса с интеллигенцией - социальным слоем, отвечающим за трансляцию знания и творчество, большевистский проект существенно снизил творческий потенциал того общества, которое пытался создать. В дальнейшем в СССР были найдены новые методы стимулирования деятельности интеллигенции в спектре от шарашек и орденов до энтузиазма новой, второпях подготовленной советской интеллигенции. Но почти всю советскую историю сохранялся эффект «внутренней эмиграции» части «прослойки», как полупрезрительно называли интеллигенцию в СССР. Этот латентный саботаж своими корнями уходил в стратегические политические решения первых послеоктябрьских месяцев.

В то же время преимущество, которое после Октября получили радикальные новаторские течения от футуристов и пролеткультовцев до педагогов-новаторов, обеспечили вклад в развитие культуры мирового значения.

Для того чтобы создать новое общество, необходим культурный уровень населения, соответствующий хотя бы его начальной стадии. Иначе новое общество не сможет начать развиваться – у людей не будет культурной практики, чтобы жить по-новому. Но новая культура не может овладеть массами, развиваться «вширь» без социальных предпосылок, в условиях господства прежних социальных отношений. Она возникает в субкультурах, и в ходе социальной ломки получает возможность для более широкого распространения. Социальные перемены должны сопровождаться и культурными сдвигами – иначе результаты революции не могут быть закреплены. Демократия даже в случае радикальных политических реформ не может закрепиться без распространения демократической культуры. Социальное раскрепощение и творчество невозможно без раскрепощения культурного творчества и приобщения к нему широких слоев населения. Социализм невозможен без способности большинства населения выполнять функции власти и творчества, которые раньше были достоянием социальных элит.

Большевики предприняли радикальные меры по созданию коммунистических отношений в России - стране, экономическое развитие которой отставало от уровня ведущих капиталистических стран, которая находилась в состоянии революции и была обескровлена войной. Слабость социально-культурных предпосылок перемен и одновременно происходящий острый кризис старой социальной системы создавали очень узкую вилку возможностей для тех, кто проводит революционные преобразования. Каждая ошибка была чревата срывом восхождения к новому обществу и частичным откатом даже не к дореволюционному обществу, а в более глубокую архаику. Такая опасность особенно возрастала в случае «сваливания» революции в широкомасштабную гражданскую войну.

Власть Советов и Советская власть

Пока советский проект был обращен к России своей демократической стороной, раскрепощающей, обещавший землю и мир – невозможно было поднять против него критическую массу бойцов, готовых умирать. Скоротечная гражданская война ноября 1917 г. быстро утихла в центре России, превратившись в партизанские действия на окраинах.

В скоротечной гражданской войне победили сторонники Советской власти, выглядевшей как власть Советов. Но в 1918 г. станет ясно, что это не одно и тоже. После скорого преодоления временного комиссародержавия на местах Советская система должна была превратиться в сеть автономных Советов и их федераций, регулируемую компактной государственной надстройкой. Действительно, страна переходила под контроль множества региональных Советов, и петроградский центр Октябрьской революции первоначально мало вмешивался в дела местных советских властей, сосредотачиваясь на главном: разгромить вооруженное сопротивление, вывести страну из войны и накормить крупнейшие города.

Советская система выстраивалась с двух сторон. В Петрограде отрабатывалась работа ее управленческого ядра. На местах творчество масс формировало практику самоорганизации активной части рабочих и крестьян. Власть Советов устанавливалась местным большевистским и левоэсеровским активом на местах почти самостоятельно от центра, но центр выстраивал централизованную кадровую машину с тем, чтобы позднее протянуть нити управления в каждую точку России. Членам исполкомов Советов, как правило, не имевшим управленческого опыта, приходилось теперь решать самые разнообразные вопросы, превышающие сферу компетенции дореволюционной администрации. Понятно, что при такой широкой компетенции и низкой компетентности, высокой интенсивности работы и отсутствии времени на изучение решаемой проблемы качество работы Советов было не велико. Зато Советы воспринимали себя как плоть от плоти масс, их депутаты знали непосредственно жизнь трудящихся масс, которой пытались управлять, и надеялись на поддержку населения в осуществлении своих начинаний. В конце 1917 г. практиковалась широкая демократия для сторонников принципов Советской власти, что было формой ограниченной демократии. Советская система была основана на высокой вертикальной мобильности, черпая кадры и мнения с нижних этажей социальной иерархии. Однако принятие решений многочисленными форумами просоветского актива (с небольшими вкраплениями актива несоветского) оказались не лучшим способом принятия решений с точки зрения эффективности. Большие форумы подвержены ораторской манипуляции. Но если делегаты всё же берутся вырабатывать решения, а не просто принимать проекты, предложенные партийными аппаратами, то обсуждение и принятие решения движется крайне медленно. Тем более – в отсутствие соответствующих навыков у делегатов. Советская система становилась перед выбором: либо создание более компактных Советов, на каждом уровне состоящих из делегатов нижестоящих организаций и выполняющих их волю, либо превращение в совещательные органы при управленческой вертикали Совнаркома, поглощающей аппарат Советов. Эта альтернатива проявит себя весной 1918 г. перед лицом острых социальных вызовов.

В связи с этим нужно было делать и другой выбор: или каждый Совет получил свою ясно очерченную сферу компетенции, где даже Совнарком должен с ним договариваться, или структуры всех Советов должны быть твёрдо подчинены общей иерархии с центром в Совнаркоме. Ленин надеялся, что вскоре удастся соединить результаты творчества низового актива и центра. Но когда весной 1918 г., освободившись от других срочных дел, он и его соратники займутся этим соединением, выяснится, что его очень трудно достичь. У центральных и региональных советских работников формировались разные практики, и даже психологические установки, региональные и центральные интересы входили в конфликты.

До середины 1918 г. советская система была «не достроена», в ней не было единых принципов организации, зато быстро накапливались противоречия между разными уровнями власти и территориями.

Весной 1918 г. Ленин стал формировать систему строго централизованного управления. Уже история ратификации Брестского мира показала, что ключевые решения принимались в ЦК большевиков, ВЦИК и затем существующий механизм власти обеспечивал их утверждение съездами, несмотря на сопротивление значительной части Советов. Из-за обострявшейся социально-экономической ситуации большевики стали терять позиции в Советах, укреплялись позиции социалистической оппозиции. Разгоняя неугодные Советы, большевики в этих пунктах теряли связь с рабочими и крестьянами. Ценой ограничения народовластия сторонники радикальной социальной революции стабилизировали систему власти и надеялись теперь провести революцию в социальных структурах, сделав их более справедливыми, социально равноправными. Однако, без политического равноправия невозможно и социальное.

Пространство революции

Социальные проблемы на пространстве Российского государства тесно переплетались с национальными. Революция, являющаяся «тараном» индустриальной модернизации, открыла новые возможности для нациестроительства, являющегося одним из проявлений индустриальной стандартизации в области культуры и чреватого резким обострением этноконфликтов. Национальные движения и социально-политические силы, вовлечённые в революционный переворот, стремились использовать друг друга, социальные задачи соседствовали с национальными в политических программах. Но на разной этно-социальной почве национальные и социальные лозунги срабатывали по-разному, то привлекая и консолидируя, то отталкивая и раскалывая массы.

«Триумфальное шествие» Советской власти столкнулось с разнородной этнополитической почвой. В одних регионах, как на Украине и в Закавказье, успели сформироваться влиятельные национальные движения, которые сумели обзавестись достаточной вооружённой силой, чтобы отбить первый натиск большевизма. В других случаях, как в Белоруссии и Молдавии, большевики наносили поражение «буржуазным» автономистам, перехватывая лозунг автономии. В борьбе с более прочным национализмом Советское государство было готово пойти даже на предоставление независимости – с последующей поддержкой лево-социалистических сил, которые должны были сделать новые независимые государства частью будущей семьи социалистических республик. В обстановке 1918 г. социальный проект большевизма, дополненный обещаниями права наций на самоопределение, составлял достойную конкуренцию в борьбе за симпатии масс даже сильным национальным проектам Финляндии, Украины и народов Закавказья.

Первоначально влиятельные национальные движения выступали за территориальную автономию в составе обновленного, федеративного Российского государства. Но их не устраивала Советская федерация, в которой виделась угроза большевистского господства. Разгон Учредительного собрания лишил национальные проекты надежд на легитимную защиту их прав от леворадикального российского центра. Естественным результатом стало стремление национальных лидеров отгородиться от разбушевавшегося в России социального смерча с помощью провозглашения независимости. А защитить независимость в условиях Первой мировой войны можно было только опершись на мощную внешнюю силу. В условиях заключения Брестского мира провозглашение независимости от России означало превращение в германский протекторат.

Часть национальных деятелей пошла по пути поддержки советского проекта, в котором увидела форму осуществления национальной идеи. Национал-коммунизм станет важным фактором советской истории на всем е протяжении. Советская модель сочетания социального и национальных проектов оказалась привлекательна для антиимпериалистических и антиколониальных движений в мире, что было важно для глобальной борьбы российских коммунистов. Глобальный контекст, в котором развивалась Великая российская революция, оказал сильнейшее влияние на ее развитие. Милитаризация общества привела и к милитаризации революции, гипертрофированной роли в ней солдатской массы, настроениями которой лучше всего воспользовался большевизм. Солдаты с одной стороны стремились к скорейшему миру, так как устали от мировой войны и перестали видеть в ней какой-то смысл для себя, а с другой стороны – считали себя вправе бороться за демократический мир и социальные перемены с оружием в руках. Это сочетание пацифизма и преторианства армии помогло большевикам победить в борьбе за власть, но создало для них большие проблемы после прихода к власти. Советская власть уже не могла не заключить мир.

Революционный пацифизм большевиков стал одним из важнейших ресурсов их популярности в стране и мире. Циммервальдийский принцип мира без аннексий и контрибуций с правом народов на самоопределение превратился из лозунга европейских политических аутсайдеров в официальную позицию России, повлиявшую на позиции враждующих блоков и представившую миру шанс на скорый честный мир, завершающий бессмысленную бойню. Циммервальдийский принцип угрожал территориальной целостности Российского государства, но в то же время превращал российских левых в законодателей мод мировой политики, предложивших убедительную альтернативу империалистическому мироустройству.

Империализм оказался сильнее и заставил Советскую Россию капитулировать. Но, вопреки ожиданиям оппонентов Ленина, это не сделало Россию германским протекторатом. Ожидание мировой революции, которая позволит покончить с Брестским миром и вернуть большую часть территориальных потерь, оказалось мобилизующим фактором коммунистического проекта, позволившим пережить трудные времена. Когда завершающая фаза мировой войны вызвала революционную волну, большевики с их антиимпериалистическим проектом сразу оказались в ее авангарде.

Производственная демократия и экономический централизм

Настаивая на заключении Брестского мира, Ленин рассчитывал на «мирную передышку», которая позволит осуществить конструктивные задачи социалистической революции, создать основы общества, которое позволит России выйти из социального кризиса и продемонстрировать миру преимущества социалистической системы, что само по себе будет способствовать мировой революции, предоставив ей конструктивную практическую модель будущего.

Большевики объявили курс на социалистические преобразования, но в чём же они могли заключаться? Социалистические теоретики обсуждали два пути к посткапиталистическому обществу: через переход предприятий в руки их коллективов (снизу) и обобществление всей экономики в систему, работающую по единому плану (сверху). Считалось, что пути сверху и снизу вполне совместимы. Но большевики не смогли построить систему, основанную на балансе таких важнейших составляющих революции, как самоорганизация, низовая инициатива, производственная демократия с одной стороны, и единство экономической системы, её целенаправленное регулирование – с другой.

Также необходимо было обеспечить баланс не только «верха» и «низа», но и двух разных направлений государственной социально-экономической политики – регулирования и непосредственного управления государственным сектором. Регулирование полезно экономике, когда оно носит рамочный и индикативный характер. А советские менеджеры то упускали важнейшие экономические проблемы на самотек (как это было с конверсией и исправлением ситуации на железных дорогах), то хватались за управление самыми разными предприятиями, не связанными в единый комплекс.

Революция поставила проблему демократического регулирования, когда для принятия важнейших экономических решений создаются широкие органы, представляющие все заинтересованные стороны. Итоги этого эксперимента противоречивы. С одной стороны, эти органы оказались неповоротливыми, с другой – были лекарством от волюнтаризма. Возникнув еще при Временном правительстве, они позволяли удерживать ситуацию от развала в тяжелых условиях 1917 г., и после разгонов этих форумов специалистов ситуация не улучшалась. Демократическое регулирование полезно в условиях текущей работы, когда есть время искать компромисс разных интересов. Но решительные преобразования с помощью таких форумов проводить было нелегко.

Ленин стремился к созданию эффективного управленческого центра, свободного от «говорильни» (ради чего жертвовал и политическими альянсами, которые переносили бы политическую дискуссию в правительство). Но в результате советские правительственные структуры превратились в авторитарно-бюрократические учреждения с такими присущими им болезнями, как волюнтаризм решений, чреватый неэффективностью, произвол назначенцев, перегруженность управленцев. Последняя, наряду с нехваткой подготовленных кадров тормозила работу не меньше, чем «говорильня», которая хотя бы давала возможность выработать более компетентные и взвешенные решения.

В принципе Ленин понимал преимущества коллегиальной дискуссии и допускал ее на заседаниях правительства, но при условии политической лояльности оппонентов. Ленин оставлял за собой право последнего слова, и боролся политическими средствами с теми, кто нарушал это неписанное право. Коллегиальность при необходимости быстро принимать обязательные для всех решения была источником фракционных конфликтов. Оппоненты Ленина могли высказывать свое мнение, но увлекшись, могли получить в свой адрес политические обвинения.

Государственное регулирование, которое по замыслу большевиков должно было обеспечить выход из кризиса, удушало производство, так как государственные структуры вместо установления правил пытались управлять хозяйством страны в ручном режиме. В результате возможность сбыть продукцию зависела уже не от потребителя, а от чиновника, который далеко не всегда понимает нужды производства, потребителя и вообще не успевает досконально изучить ситуации, которыми пытается управлять. Государство должно было обеспечить прозрачные правила экономической игры – либо рыночной, либо кооперативной, но как раз с этой задачей оно не справилось.

Также в условиях индустриальной модернизации государство должно концентрировать ресурсы на узких производственных направлениях, необходимых для развития остальной экономики. И чем шире фронт государственного вмешательства, тем ниже его эффективность. Сознание даже компетентного чиновника не может вместить все факторы производства, распределения и потребления. Члены коллектива лучше государственного управленца понимают, что происходит на их предприятии, а потребитель – что бы он хотел на самом деле приобрести.

Важным ресурсом экономики, который предоставляет ей революция, становится энтузиазм трудящихся в условиях производственной демократии. Осознав себя хозяевами предприятия, работники готовы через сегодняшние тернии идти к завтрашним звездам, жертвуя сиюминутными удобствами и раскрывая творческий потенциал. В ходе революции происходило распространение демократии с элитарных сфер на все стороны жизни, на повседневность, производство, жизнь кварталов и дворов. Допустимо ли это? Если простому человеку можно доверить выборы президента и депутата, о которых он толком ничего не знает, почему нельзя приобщить его к принятию решений в тех вопросах, в которых он действительно разбирается, потому что сталкивается с ними в реальной жизни каждый день? Самоорганизация и низовая демократия (а именно она и является настоящей демократией) показали себя как источник человеческой энергии, меняющей социальные условия. Но она может найти и разрушительные выходы, и работать конструктивно и творчески.

В развитии низовой, особенно производственной демократии есть свои трудности, связанные с проблемой компетентности тех, кто принимает решения. Первоначальный уровень компетентности большинства людей в области управления низок. Но то же самое можно сказать и о чиновниках, которые то и дело поражают граждан некомпетентностью своих решений. Компетентность может приобретаться с опытом участия в управлении, которого массы трудящихся обычно лишены. Производственная демократия опасна не более, чем произвол капиталиста и чиновника. Важно, чтобы разные способы принятия решений уравновешивали друг друга и сочетались по понятным и признаваемым правилам. Это – один из важнейших уроков попытки выйти из капитализма в 1917-1918 гг.

Балансы социалистической траектории

Практические результаты хозяйствования Советской власти оказались разочаровывающими. Они не вывели Россию из тяжелого социально-экономического кризиса. Напротив, он значительно углубился, что стало одной из причин широкомасштабной гражданской войны, с мая 1918 г. бушевавшей на просторах бывшей Российской империи еще несколько лет после завершения Первой мировой войны.

Кризис-менеджмент советской власти в 1917-1918 гг. оказался неудачным, но большевиков извиняет, что он осуществлялся действительно в тяжелых условиях и в отсутствие подобного опыта. Большевистский социально-экономический проект был направлен на замену капиталистической системы нерыночной системой продуктообмена, управляемого государственным центром. Такой переход не может произойти постепенно, плавно. Самим фактом своей победы сторонники социализма ускоряют отток капитала и разрушение капиталистической экономики. Но именно поэтому производство оказывается в тяжелом положении. Если капиталисты продолжают бесконтрольно распоряжаться большей частью промышленности, это позволяет им выводить капиталы из производства.

Начав разрушение старой экономической системы, её нужно как можно скорее заменить другой, причём целостной. А в начале 1918 г. некапиталистические элементы экономики представляли собой плохо состыкованные части недостроенного здания. Но свято место пусто не бывает – если не возникает новая экономическая система, то приходит разруха, сменяющаяся господством бюрократии. Если не капиталисты и не производственное самоуправление – то бюрократия.

Опыт нужен для того, чтобы извлекать уроки. Уроки экономической политики в условиях революции заключаются в необходимости скорейшего и спланированного перехода обычного капитализма к новой экономической системе - переходной к социализму. Новая система, чтобы не свалиться в разруху или не увязнуть в необратимой бюрократизации, должна быть основана на ряде балансов:

1. Между экономическими полномочиями государственных органов (как можно более узкими, прежде всего арбитражными и инвестиционными) и других экономических субъектов: коллективов, кооперативов, частных и индивидуальных предпринимателей.

2. Между полномочиями администрации предприятий и органов производственной демократии (избираемых на основе ясной процедуры с возможностью отзыва членов), что обеспечивает предприятие от утечки капиталов, приоритет оплаты труда и инвестирования над доходами собственника, защиту интересов каждой социальной группы, вклад которой необходим ради успешного производства.

3. Между интересами производителей, потребителей и жителей. Это предполагает самоорганизацию потребителей и жителей, а также бесперебойную работу коммуникаций и естественных монополий, за которую несет ответственность государство.

4. Между интересами широких трудящихся масс и творческого меньшинства (интеллигенции и специалистов). Оба эти слоя жизненно необходимы для развития производства и общества, и отношения между ними не могут выстраиваться на основе подавления меньшинства большинством (тем более, что за спиной «большинства» обычно стоит бюрократическая элита). Этот баланс может строиться только на основе соглашения или разделения полномочий, он должен быть не просто экономическим, но также закрепленным и в государственно-политическом устройстве, гарантирующем пространство для развития инициатив меньшинства.

5. Баланс между территориями и этносами, направленный на сохранение общего пространства, принятие государственных решений органами, состоящими из представителей регионов, вовлечение в центральную управленческую элиту выдвиженцев регионов, сведение этно-культурных конфликтов к минимуму путем их экстерриториализации, национально-культурной автономии, неэтничности границ.

Эти балансы в принципе содержались в советской политике, выражаясь в идеях рабочего контроля над администрацией, создании ВСНХ, поиске распределения полномочий между центральными органами управления и территориальными Советами. Однако первоначально советский корабль сильно накренился в направлении, с одной стороны - подавления нелояльной части общества (включая сюда прежде всего организации специалистов), а с другой - развития самоорганизации с неясными границами, что вызвало волну конфликтов между субъектами этой самоорганизации.

Поворот к централизму

В первые месяцы Советской власти, большевики открывали кингстоны революции, впуская в государственную конструкцию поток низовой стихии. Первые месяцы после Октября ЦК большевиков занимался, прежде всего, борьбой за выживание нового режима, большой политикой, мирными переговорами, отдавая дело радикального социального преобразования на откуп массам. Революция – это творчество масс. Фабрики – рабочим. Вот и берите их, пытайтесь управлять (а как это делать в условиях распавшихся рыночных связей и несформированности новых?). Земля – крестьянам. Вот и делите ее, как сочтете нужным. Только в январе левые эсеры разработали закон о социализации земли, который более или менее разъяснил, как осуществлять Декрет о земле. Но возможность полностью соблюдать этот закон не была обеспечена, и большевики были готовы отдать передел земель на волю крестьянской стихии. Все равно позднее крестьянские наделы будут объединены в крупные коммунистические хозяйства. Рабочие и крестьяне организованы в Советы. Им и переходит власть, управляйте своей жизнью, как сочтете нужным.

Впервые высшее руководство России так безоглядно пошло навстречу требованиям, действительно вызревшим в народе. Оппоненты большевиков, особенно социалисты, понимая, что реализовать народные чаяния не так просто, продумывали сложные механизмы осуществления именно этих народных требований, и приглашали обсудить все это на Учредительном собрании. Большевики предложили массам опробовать все самим. Если что не получится – убедитесь на собственном опыте. Пустив народную инициативу на «самотек», большевики отчасти дискредитировали ее и потом забрали выданную свободу назад.

Был ли это циничный расчет? Нет, все было сложнее. Марксистский проект не разделял демократию и авторитаризм, а соединял их в одно целое. Если подряд прочитать две работы Ленина – «Государство и революция» и «Очередные задачи советской власти», может возникнуть впечатление, что писали их непримиримые противники. «Государство и революция», написанная до Октября – это труд ультра-демократа. По идее Маркса и Ленина, изложенной здесь, государство после революции сразу же начинает отмирать в пользу общественной организации рабочих. Трудящиеся легко справятся с задачами управления, насилие может понадобиться только в отношении сопротивляющихся эксплуататоров. Пролетариат вырабатывает важнейшие решения сам и выносит их в центр через свободную демократическую советскую систему. Массы будут добровольно следовать этому своему свободному решению. Так считал Ленин летом 1917 г.

Весной 1918 г. перед нами Ленин – менеджер и управитель. Он рассуждает о том, что русский человек – плохой работник, и нужно бороться с разгильдяйством с помощью репрессий и системы Тэйлора. Ленин размышляет о том, как государство будет организовывать жизнь миллионов людей, вникая во все стороны их жизни.

Интересно, что сам Ленин не считал идеалы «Государства и революции» устаревшими – эта работа была напечатана в 1918 г. А основные тезисы «Очередных задач» были сформулированы Лениным во время рождественского отпуска в декабре 1917 г. Две работы Ленина – это две стороны одной стратегии.

Марксистский проект, унаследованный Лениным, основан на полном экономическом централизме. Формально может существовать демократия, но общество должно развиваться по единому плану. План этот позволит реализовать высочайшие гуманистические идеалы, выдвинутые социалистической идеей. Но соблюдаться он должен неукоснительно, и сопротивление несогласных с общей хозяйственной политикой должно пресекаться. Без принуждения вряд ли может быть осуществлен такой всеобъемлющий план.

Уже дискуссия о рабочем контроле и формах осуществления «воли» рабочего класса отражала борьбу сторонников принципов самоуправления и государственного обобществления. Среди дискутирующих – в основном коммунистов – выделились два полюса. Сторонники первого выступали за широкий социальный союз разных слоёв рабочего класса и интеллигенции, политическим выражением которого является многопартийное «однородно-социалистическое» правительство. Этот союз сможет обеспечить эффективное регулирование и планирование экономики. Сторонники противоположного подхода выступали за решительный разрыв со старыми общественными отношениями в пользу рабочего самоуправления в производстве и политике. Эти два подхода сосуществовали в большевизме, который был неоднороден, сочетая в себе социал-демократические и синдикалистские тенденции. Право-большевистская тенденция была направлена на постепенное усиление государственного регулирования в союзе с буржуазными кадрами, пока их некем заменить. Синдикалистская тенденция ставилана инициативу снизу, на вытеснение буржуазии рабочим самоуправлением. Ленин, поддержавший первоначально синдикалистскую тенденцию, был занят другими вопросами, но надеялся, что низовая инициатива удачно соединиться с рациональным регулированием экономики, когда дойдут руки до его создания. Когда же выяснится, что инициативы снизу и сверху в «контроле» плохо сочетаются, Ленин, с присущей ему решительностью и однозначностью, сделал выбор между умеренным этатизмом и радикальной низовой инициативой в пользу радикального этатизма.

Не сумев преодолеть кризис промышленности, транспорта и обмена, Советская власть встала перед лицом голода в городах. Получив землю, крестьяне могли жить для себя. Они меньше, чем горожане страдали от разрухи, начавшейся до Октября, но усугубившейся в результате политики большевиков. Передача земли крестьянам могла стимулировать сельскохозяйственное производство в условиях гражданского мира, сохранения промышленного производства и денежного обращения, автономных общественных организаций, в том числе кооперативного снабжения. Но эти условия не были соблюдены.

Нужно было срочно «достраивать» систему снабжения городов продовольствием, устранив её хаотичность. Это можно было сделать двумя путями. Либо устанавливая общие правила доступа к продукции предприятий и регионов, в ней нуждающихся: с помощью кооперативов или регулируемой государством деятельности посреднических организаций и индивидуальных торговцев; либо путем жесткой централизации продовольственного дела, изъятие продукции у крестьян в пользу государства с последующим распределением по всей стране. Несмотря на то, что умеренные большевики показали преимущества первого варианта, второй путь больше соответствовал стратегии и политическому стилю большевизма.

На пути к войне

Декрет о продовольственной диктатуре 13 мая положил начало стремительному изменению социально-политической системы Советской республики в направлении, определённом в работе Ленина «Очередные задачи Советской власти». Эта модель централизованного управления экономикой получил название «военного коммунизма», а обстановка начавшейся в мае 1918 г. широкомасштабной гражданской войны придаст мерам мая-июня вид вынужденных действий. Однако разворот к «военному коммунизму» был запланирован и начал осуществляться до июня 1918 г., и был вызван не войной, а неспособностью советской системы наладить производство и распределение в условиях, когда сохранялось фундаментальное противоречие между советской самоорганизацией и технократическим управлением экономикой как единой фабрикой из государственного центра. Марксистская идеология помогла Ленину и шедшим за ним большевикам сделать выбор.

Этот выбор ставил в повестку дня столкновение большевизма уже не только с буржуазией, массами интеллигенции и служащих, но теперь и с крестьянским большинством России. Такое столкновение было крайне опасно в условиях возобновления общероссийской гражданской войны. К ней большевизм был готов лучше других политических сил. Большинство коммунистических лидеров недооценивало опасность и возможные масштабы гражданской войны и потому не боялось ее. Но недовольство крестьянства большевизмом придало антибольшевистским силам массовость, а войне – разрушительность и длительность.

Разгон Учредительного собрания, тяжелые условия выхода из мировой войны, острый продовольственный кризис – все это толкало страну к широкомасштабной гражданской войне. Учредительное собрание, которое в 1917 г. представлялось средством предотвращения внутренней войны, после его разгона стало символом демократического сопротивления большевизму и надежд на решение проблем, которые оказались не по плечу Советской власти. Наличие общего политического идеала позволило антисоветским силам сплотится для нового вооруженного выступления. Даже более правые силы, чем победившие на выборах эсеры, готовы были тактически поддержать борьбу за Учредительное собрание.

Другим важнейшим фактором, обеспечившим начало широкомасштабной войны, расколовшей страну на несколько воюющих частей, стали внешние силы – восстание Чехословацкого корпуса, экспансия Германии, Австро-Венгрии и Османской Империи, интервенция Антанты. Осознавая угрозу, которую империалистической системе несет советская революция, лидеры враждующих блоков поддерживали антисоветские силы. Но эта поддержка была недостаточна для быстрой победы над большевизмом, способствуя затягиванию войны и сдвигу лидерства в антибольшевистском лагере от социалистов к военно-диктаторским режимам.

Не сумев преодолеть социально-экономический кризис в условиях относительного мира, большевики с началом широкомасштабной гражданской войны могли переложить ответственность за социальную ситуацию на своих врагов, разрезавших Россию линиями фронтов. После этого коммунисты могли совмещать две задачи: создавать основы нового общества, как казалось – принципиально отличного от капитализма, ликвидирующего эксплуатацию человека человеком, и концентрировать в руках государства все ресурсы, необходимые для войны с капиталистической системой. Представления большевиков о коммунизме совпали с задачами организации военной экономики. Уже во время Первой мировой войны в воюющих странах резко усилилась роль государства, возник «военный социализм». Большевики довели эту тенденцию до степени, максимально возможной в России, до «военного коммунизма» – полного огосударствления промышленности и снабжения города за счет деревни.

Отклонение курса

Вместо того, чтобы выправить курс, обозначив границы полномочий и находя компромисс разных социальных групп трудящихся (к чему склонялись правые большевики и левые эсеры), большевистское руководство решило подавить противоречия путем тотальной централизации, жесткого подчинения центру всех уровней власти, демонтажа самоуправления в пользу управления, подавления сопротивления все более широких масс. Этот курс исключал поиск балансов, что может быть было хорошо для победы в войне и отчасти даже для фабричной модернизации. Но социализм не сводится к модернизации.

Весной 1918 г. социальный демократизм Октября начинает заменяться жестким управленческим каркасом государства-фабрики. Но при этом сохраняются и официально поддерживаются идеалы Октября, а в действительности – идеалы демократической революции и социалистической мысли в целом, не только марксистской, но и народнической. Советский проект нес в себе стремление к коммунистическому альтруизму и обществу без классового разделения, к народовластию и самоорганизации, к социальной защищенности и обеспеченности, полноправию человека труда. Практика компартии на протяжении ее пребывания у власти строилась на нарушениях этих принципов. Где-то их отрицали, где-то оправдывали отклонения временными трудностями. Но советский человек воспитывался на этих ценностях, а не на принципе максимальной прибыли как критерии добра и зла.

«Ракета» стартовала к социализму и коммунизму, но, не выдержав курса, полетела не туда, куда планировалось. Отказ от сбалансированной модели в пользу тотально централизованной, сверхгосударственной системы , исключал достижение социального равноправия и народовластия, заявленных в начале проекта как его цели. Через 20 лет государство, физически уничтожающее сотни тысяч подозреваемых в несогласии с высшим руководством, основанное на жесткой чиновничьей иерархии, господствующей над массами полуголодных рабочих и крестьян, объявит, что построило социализм. Но этот «социализм» не соответствовал критериям, с помощью которых социалистическая мысль определяла социалистическое общество: отсутствие классового господства, угнетения, эксплуатации, более высокая производительность труда и доходы трудящихся классов, чем при капитализме. СССР не мог доказать, что опередил мир капитализма, и «социализм» превратился в нечто параллельное капиталистическому пути. Сверхэтистский, бюрократизированный вариант индустриального общества, построенный в СССР, имеет по сравнению с периферийным капитализмом свои плюсы и минусы. Но революция анонсировала задачи, которые идеологи СССР отложили «до коммунизма», оставшегося несбыточной мечтой. Являются ли эти задачи утопией? Это большой вопрос, учитывая, что некоторые европейские страны приблизились к их осуществлению и в части производственной демократии, и самоуправления, и федерализма, и социальных прав. Могла ли Россия сделать прорыв в этом направлении в ходе революции или по ее результатам? Без соблюдения отмеченных выше балансов, на мой взгляд, не могла. Но ведь эти балансы выстраивались. Решающим срывом, который закрепил отказ от них, стала широкомасштабная гражданская война. Но до мая 1918 г. шансы оставались, дискуссии были незавершенны. Революция, ломая структуры современности, открывает перед обществом и перспективы далекого будущего, и угрозу обрушения в архаику. Те стороны революции, которые позволили России хотя бы в революционных проектах опередить время, остаются актуальными и сегодня.

Выживание коммунистического режима было куплено ценой отказа от социалистических принципов равноправия, народовластия и самоорганизации. От принципов Октября. Но отказ на практике еще не означал отказа в принципе, в идее, в культуре. Образ Октября остался гарантом изначальных принципов советской цивилизации. Он будоражил идейную совесть коммунистов, как заветы Христа будоражили совесть католиков во времена инквизиции, а затем - реформации.

Этот образ и сегодня будоражит умы, являясь символом грозной развязки проблем, которые господствующие элиты не желают врачевать заранее, мирным путем. Октябрь – их ночной кошмар. Но проснувшись, они успокаивают себя тем, что коммунистический проект не удался. Что же, может быть он не удался из-за борьбы тоталитарного каркаса и советской социалистической традиции, гуманистической и демократической в основе своей. Это противоборство составило содержание советской истории и советской культуры. Их противоречивое влияние продолжает ощущаться и сегодня. Власть тянет в будущее номенклатурное наследство с культом личности первоначальника, а население по-прежнему не может смириться с социальным бесправием и разрушением социальных гарантий. Советская цивилизация, родившаяся в Октябре, еще жива. Советским людям, понятно, что значит – «Мир – народам» (а не империалистам, хозяевам глобальной корпорации «Земля»), фабрики – рабочим (сегодня уместнее сказать: предприятия – самоуправлению работников), власть – Советам. Однажды, когда люди, уставшие от своего бесправия, от изнурительной борьбы за свое жилье или человеческие условия труда, где-то создадут Совет, советская история продолжит свое движение в социалистическое завтра.