Уроки 1917 года

Шубин А.В.


Уроки 1917 года

Изучение революционных событий 1917 года более актуально, если мы стремимся извлечь из этого опыта уроки, важные для нашего времени. Речь идет не о примитивных аналогиях между 1917 и 2017 годами. Общество за советскую и постсоветскую эпоху изменилось качественно. Но все же мы имеем дело с деградирующим индустриальным обществом, а в 1917 г. общество проходило процесс индустриальной модернизации, то есть двигалось к индустриальному от аграрного традиционного состояния. Так что есть и много общего, а не только различного. Поэтому и сегодня проблемы Великой российской революции, начавшейся в 1917 г., обсуждаются столь энергично. Дело не только в юбилее, но и в актуальности уроков революции.

Неизбежность революции

Сейчас обсуждается вопрос: а была ли возможность миновать революцию в России? Некоторые страны сумели обойтись без революции в ходе индустриальной модернизации. Но это – скорее исключение, а не правило. Чтобы возникла возможность избежать революции, в господствующих классах должна сформироваться группа реформаторов, способных не только провести филигранные реформы на опережение, как правило в ухудшающейся социальной ситуации, но и преодолеть эгоизм правящих слоев. В начале ХХ в. переход к индустриальному обществу накопил горючее для социального взрыва, а к серьезным преобразованиям правящая элита не была готова. Так что в той или иной форме революция в начале ХХ в. была неизбежна. В России реформы, даже последовавшие за революцией 1905–1907 гг., исходили из необходимости сохранения и самодержавия, и помещичьего землевладения. Система и после 1905 г. «не поняла намека истории». Завалы на пути дальнейшей модернизации России сохранялись, реформы не помогли решить ни проблему острейшего аграрного перенаселения и низкой производительности труда на селе, ни их последствий в городе, стимулировавших взрывоопасную социальную обстановку. Накапливался и конфликт в элитных слоях, порожденный аристократически-бюрократическим характером правящего слоя, вызывавшего неприятие в остальных элитных слоях.

Таким образом, важный урок 1917 г. – неизбежность революции в том случае, если власть не желает или не способна проводить опережающие преобразования, способные «рассосать» социальный кризис. Либеральная элита рассчитывала на революцию относительно низкой интенсивности, как «Славная революция» в Англии и революции первой половины XIX в. во Франции. Да и часть социал-демократов предвидела лишь передачу власти «буржуазии» ради развития капитализма. Но урок 1917 г. заключается в том, что социальная революция не может остановиться на либеральных задачах. Российская революция не остановилась, двинувшись вглубь. Это произошло по двум причинам: во-первых, процесс индустриальной модернизации уже к 1905 г. выдвинул на повестку дня «рабочий вопрос», во-вторых, мировая война обострила социальные кризисы в городах и придала характеру революции примесь солдатской. Значение «рабочего вопроса» и маргинализации городской среды, тесная связь рабочего движения с социалистическим и готовность их действовать самостоятельно, независимо от либеральной элиты – основание считать, что революция в любом случае, даже без войны, имела бы сильную социальную составляющую. Это важно при оценке актуальности опыта 1917 г. для нашего времени, когда аграрно-крестьянская Россия осталась в прошлом, но город по-прежнему остался социально неблагополучным и маргинализированным. Не будем забывать, что революции и в 1905, и в 1917 годах начинались в городах.

Хотя, с нашей точки зрения, уже к 1914 г. в России в ближайшие годы была неизбежна глубокая социальная революция, она могла стать такой разрушительной, как случилось в 1917 – 1922 гг. Российская революция оказалась крайне милитаризированной: причины и развитие революции тесно связаны с империалистической войной. В условиях сохранения межимпериалистических конфликтов это – актуальная тема. Доминирование державно-экспансионистских задач над социальной политикой чревато социальным взрывом и дестабилизацией государства, которое не выдерживает внешнеполитической нагрузки, спровоцированной экспансионизмом.

Война дестабилизировала финансовую систему, начались сбои в работе транспорта, падение выпуска продукции в тяжелой промышленности. Сельское хозяйство сокращало производство продовольствия в условиях, когда нужно было кормить не только город, но и фронт. Произошло падение уровня жизни рабочих – вплоть до полуголодного состояния зимой 1917 г. Царская бюрократия не могла решить эти сложнейшие задачи, но проявляла свою инициативу в коррупции и других злоупотреблениях, средоточием которых общественность была склонна считать императорский двор. При этом предпринимательские круги в этом отношении не выделялись в лучшую сторону. Война активизировала общество, а неудачный ход боевых действий (обусловленный состоянием армии) дискредитировал власть.

Неспособность руководства страны адекватно реагировать на вызовы ситуации 1915 – начала 1917 гг. была связана с тем, что Николай II был последовательным консерватором и соглашался даже на умеренные преобразования только под сильным давлением обстоятельств. Такое стремление «заморозить время» стало важным фактором генезиса революционной ситуации. Еще один урок 1917 г. – последовательный консерватизм ведет к революции. А склонность режима к силовому подавлению массовых выступлений, проявившаяся уже 9 января 1905 г. и подтвержденная в телеграмме Николая II генералу С. Хабалову 25 февраля 1917 г. – способствовала перерастанию революционной ситуации в революцию.

Если правитель не привлекает к сотрудничеству «общественность», она начинает работать в режиме «теневого кабинета» – искать пути воплощения в жизнь своих идей вопреки воле «некомпетентной» и эгоистичной власти. Это сделало либеральное крыло Думы центром общественного недовольства и снискало ей значительную популярность, в том числе и в среде генералитета.

Либеральная оппозиция обсуждала вопрос о «превентивном перевороте», который мог привести к либерализации до революции и тем снять часть противоречий. В то же время нельзя забывать, что в напряженной социальной ситуации подобные перевороты как раз и оказываются стартовой точкой революций. Конспирации либералов не достигли того уровня, который позволял бы говорить о реальной угрозе переворота. Однако они имели большое значение, так как подготовили либералов и генералов, находящихся под их влиянием, к активным действиям в условиях восстания в столице. Однако без этого восстания либеральный переворот был бы невозможен.

Начало революции (но не «желательной» для либералов дворцовой, а настоящей, социальной) было вызвано наступлением на социальные права рабочих, спровоцировавшее забастовки и волнения.

В феврале 1917 г. хватило призыва небольших революционных групп, чтобы население Петрограда вышло на улицы. Политика самодержавия была такова, что обеспечила раскол элиты перед началом социальных волнений. В результате «Февральская революция» (как начальный этап Великой Российской Революции) стала комплексом массовых волнений снизу, солдатского восстания и либерального переворота. Друг без друга эти составляющие не могли победить самодержавие.

В случае. Если бы генералитет остался верен самодержавию, каратели могли ворваться в столицу, но для быстрой «зачистки» нескольких крупных городов сил очевидно не было. Таким образом, уже в начале 1917 г. могла развернуться гражданская война в тылу фронта, причем масштаба, большего, чем в 1905 г. Это было крайне опасно и с военной точки зрения. Так что поведение генералитета и либеральных политиков в сложившихся условиях было продиктовано не только либеральными, но и чисто прагматическими соображениями.

«Ошибка» либералов, недооценивших социальный потенциал революции, была закономерной. Именно восстание низов создало условия для переворота, которого они желали, но который все никак не могли организовать. Однако революция открыла либералам путь к власти «не просто так». В обмен она получила возможность продолжаться и углубляться.

Социалисты между либералами и коммунистами

Революция, которая виделась политической элите как либеральный переворот, с самого начала приобрела глубокий социальный характер – ведь основные вопросы, поставленные еще революцией 1905 г., так и не были разрешены. Либералы надеялись стабилизировать ситуацию ценой отказа от собственных принципов ответственного правительства – вся полнота власти была сосредоточена во Временном правительстве. Но в 1917 г. эта склонность либералов к установлению диктатуры не смогла реализоваться, так как вооруженные силы были вовлечены в низовой революционный процесс и оказались под контролем Советов рабочих и солдатских депутатов, а также армейских комитетов, находившихся под контролем социалистов.

Создание широкой сети органов социальной самоорганизации, прежде всего Советов, стало опытом, актуальным и в XXI веке.

Казалось бы, в результате февральских событий возникло «двоевластие» – власть и правительства, и Совета. «Двоевластие» является теперь чуть ли не символом хаоса и смуты. Но «двоевластие» предполагает противостояние центров власти. А если они мирно сосуществуют и поддерживают друг друга – то это разделение полномочий, а не «двоевластие». Возникший в 1917 г. политический режим был основан на соглашении между правительством и Советами, и противники слева критиковали Совет именно за «соглашательство».

Однако либералы и примыкавшие к ним умеренные социалисты провели меры, направленные на расширение гражданских свобод, почти не вдаваясь в социальную ткань общества. В условиях обостряющегося социального кризиса в городах и стремления крестьян получить помещичью землю этого было явно недостаточно для стабилизации положения. Недостаточность гражданской повестки освободительного движения, важность дополнения ее программой глубоких социальных преобразований – урок 1917 г., подтвердившийся и во время общественного подъема 2011 – 2014 гг.

Пока либералы боролись за власть с самодержавием, они выступали за правительство, ответственное перед парламентом. Однако, получив власть, Временное правительство лишило власти Думу. Это ослабило либерализм в условиях, когда его программа и без того противостояла настроениям широких масс и могла быть навязана им только силой.

Неудача либерального проекта весной 1917 г. была обусловлена приверженностью кадетов как предпочтению развития экономики на основе частной собственности, так и великодержавной внешней политике. Вовлеченные в революционный процесс массы стремились к освобождению от капитализма, помещичьего землевладения и войны. Весной 1917 г. в силу развития революции влево была создана либерально-социалистическая коалиция. Умеренные социалисты (эсеры и меньшевики, точнее их центристские и правые крылья) осознавали невозможность немедленного разрыва с капитализмом и выхода из войны.

Вокруг А. Керенского сплотились сторонники сохранения коалиции, которая должна была объединить широкий демократический фронт. Но в реальности коалиция блокировала перспективу назревших социальных преобразований. Стратегии либералов и социалистов расходились, и социал-либеральная коалиция могла сохраняться только при условии, если обе стороны откажутся от решения социальных вопросов, которое виделось по-разному. Но в условиях быстрого ухудшения социально-экономической ситуации замораживание реформ вело к быстрому падению авторитета власти, которая, к тому же, не опиралась на представительные органы.

Возникновение в ходе революции системы Советов поставило вопрос о возможности превращения ее в часть или даже основу будущего социально-политического устройства. Советская система стала действовать как российская форма народовластия.

На поле советской демократии конкурировали три альтернативы – правые социалисты, представлявшие по сути интересы правительства; левые центристы в спектре от правых большевиков до левых меньшевиков и левых эсеров, а иногда – и до эсеровского центра; левые радикалы, прежде всего большевики, взявшие курс на скорейший переход к социалистической революции.

В то же время умеренные социалисты, лидировавшие в Советах до осени 1917 г., осознавали, что органы низового самоуправления не представляют большинства населения. Но, заступаясь за пассивное большинство, пытаясь подвести под государственные решения как можно более широкую социальную базу на выборах в Учредительное собрание, умеренные социалисты рисковали потерять поддержку активного меньшинства населения, от которого в условиях революции зависела судьба власти. В то же время социальные преобразования с опорой на отмобилизованное радикальное меньшинство могли привести к широкомасштабной гражданской войне с теми слоями, интересы которых оказались бы ущемлены в ходе реформ. Маневрируя между этими крайностями в течение последующих месяцев, умеренные социалисты вплотную подошли к одной крайности, а большевики – к другой. Но не раз в июне – ноябре 1917 г. возникала ситуация, при которой была возможна и левоцентристская «золотая середина»: синтез самоуправления и общегосударственной демократии.

Проведение социальных преобразований с опорой на большинство трудящихся (как организованное в Советы, так и нет) было возможно в случае компромисса между эсерами, меньшевиками и большевиками на платформе немедленного начала аграрной реформы (с последующим утверждением ее принципов авторитетом Учредительного собрания), государственного регулирования с одновременным расширением участия работников в управлении производством. В условиях войны большое значение приобретало требование скорейшего заключения перемирия и начала переговоров о мире без аннексий и контрибуций. Политическим выражением этой стратегии стала идея ответственности правительства перед Советами, что позволяло выйти из тупика безответственного, но в то же время (и во многом благодаря именно безответственности, безопорности) безвластного правительства.

Советы опирались на сеть низовой общественной самоорганизации, возникшей по всей стране. Массовые организации, сотнями появлявшиеся или выходившие из подполья после революции, редко переходили собственно к самоуправлению. Они пока не брали управление в свои руки, а предпочитали контролировать управленцев и оказывать на них давление. Петроградский Совет, имевший наибольшее политическое влияние, весной-летом действовал все же не как орган власти, а как авторитетная общественная организация: он готовил и лоббировал проекты решений правительства и его органов, рассылал «пожарные команды» по урегулированию многочисленных социальных конфликтов, координировал работу профсоюзов и фабзавкомов, воздействовал на массы с помощью воззваний и влиятельных агитаторов. Пока правительство шло навстречу (или обещало пойти навстречу) предложениям главного органа «демократии», пока городские низы были согласны подчиняться советской дисциплине – эта система сдержек стабилизировала революционный социальный порядок.

Но в условиях социально-экономического кризиса и роста радикальных настроений, с одной стороны, и неуступчивости и саботажа «цензовых» слоев – с другой, время работало против умеренных социалистов. В ряде регионов крестьяне стали захватывать помещичьи земли, происходили столкновения с войсками Временного правительства, что компрометировало эсеров в глазах крестьян.

Либерально-социалистическая коалиция становилась несовместимой с реформами и вела февральский режим к катастрофе.

Положение трудящихся продолжало ухудшаться, что стало питательной средой для социального радикализма, возглавленного большевиками. В социальном отношении большевизм стал движением не только рабочего класса, а радикальных городских низов, в дальнейшем – маргинализированной части рабочих, крестьян и интеллигенции, стремящихся радикально изменить свое социальное положение. Руководящее ядро большевизма приобретало технократический характер, что и определило стратегию большевизма после его победы в революции и гражданской войне.

Большевики не видели большой беды в гражданской войне, репрессиях и прочих авторитарных атрибутах «в интересах пролетариата». Таково было настроение не только Ленина и Троцкого, но, что существеннее, – шедших за большевиками масс. Однако сегодня мы знаем, что радикальные действия "авангарда" общества, противостоящего другим влиятельным политическим и региональным (в том числе национальным) силам ведут к такой разрушительной конфронтации, которая разрушает предпосылки конструктивных социальных преобразований. Урок 1917 года - необходимость создания левого фронта, который с одной стороны опирается на поддержку большинства населения, а с другой - исключающего политиков, саботирующих социальные преобразования как таковые.

В начале июля (во время июльского кризиса) и начале сентября (сразу после поражения Корнилова) 1917 г. большевики еще могли быть вовлечены в левосоциалистическое правительство, опирающееся на Советы. Такой вариант развития событий неизбежно повлиял бы на позицию партии большевиков. Ответственность правящей партии делает ее несколько правее, умереннее. Создание левоцентристского советского правительства ускорило бы социальные реформы, что на время разрядило бы ситуацию в решающий момент выборов и созыва Учредительного собрания.

В 1917 г. оба раза умеренные социалисты отказались от шанса договориться. Однако альтернатива однородного социалистического правительства сохранялась и в ноябре 1917 г.

Сторонники левого правительства, принадлежавшие к разным флангам, не сумели согласовать свои планы (здесь сыграл огромную роль субъективный фактор – нерешительность одних политиков, маловлиятельность других, взаимное, часто чисто личное недоверие и неприязнь друг к другу у третьих). Без единства левого лагеря страна стала скатываться к авторитаризму и вооруженной конфронтации.

Большевики представляли собой узкий социально-политический спектр, но популярная идея советской власти помогала им опиреться на широкое низовое радикальное движение, не управляемое из партийных центров. Миллионы «рядовых бойцов» Советской власти, отозвавшись на сигнальный выстрел Петрограда, начали на огромном пространстве от Балтики до Тихого океана рывок к невиданному социалистическому обществу.

В поисках социализма

25-26 октября (7-8 ноября) 1917 г. произошел один из самых крутых поворотов отечественной истории. К власти в столице России пришла сила, стремившаяся с максимальной решительностью осуществить марксистский проект коммунистического общества, основанного на равноправии людей, труда и централизованном управлении социально-экономическими процессами. При всей важности субъективных факторов и случайностей, личных качеств Ленина и его противников, победа большевизма закономерно (хотя и не фатально) вытекала из тенденций начавшейся в феврале (марте) 1917 г. Великой российской революции, глубокого социального кризиса в России и потрясений мировой войны. Большевизм с его решимостью силой преодолевать сопротивление социальной среды пришел тогда, когда обанкротилась политика либерально-социалистической коалиции, отказавшейся от решительных действий по выводу страны из кризиса. Большевизм видел в переходе к социализму решение проблем преодоления войны и возрождения экономики. И он сумел убедить в своей правоте самую энергичную часть российского общества.

Большевизм опирался не на большинство населения, но на наиболее энергичную часть народа, стремящуюся к глубоким социальным преобразованиям. В этот поток входили и городские низы (не обязательно именно пролетарские), и часть крестьянского актива, и часть интеллигенции, которая надеялась на создание общества, экономика которого работает по единому плану и позволит произвести технологическую модернизацию России. Сторонники «партии пролетариата» были разнородны в социальном отношении, но их объединяло стремление к радикальным социальным переменам. По замыслу Ленина этот авангард должен был разрушить препятствия на пути к социализму, создать его основы и вытянуть за собой остальную массу населения России.

Октябрьский переворот положил начало новому этапу Российской революции, который называют Октябрьская революция. Этот этап характеризовался переходом к радикальным социальным преобразованиям и утверждением власти Советов почти на всей территории России.

Большевики нашли сильный ход – решиться на взятие власти самим, но взять на вооружение не только свои идеи, но идеи самых разных левых сил, чтобы повести за собой не только «свои», но и «чужие» массы. Именно так сформировался «генетический код», «формула» Октября – коммунистический режим + советское общество: синтез большевистского проекта модернизации и общесоциалистических советских идеалов самоорганизации, народовластия, равноправия людей труда и руководителей, воспринимаемых как «слуги народа», а не его хозяева. Большевизм провозгласил не свою, коммунистическую власть, а советскую власть. Таковы два лица Октября – коммунистическое и советское. И эти два лица не совпадают.

Советская система выстраивалась с двух сторон. В Петрограде отрабатывалась работа ее управленческого ядра. На местах творчество масс формировало практику самоорганизации активной части рабочих и крестьян. В конце 1917 г. концепция Советского строительства предполагала широкую демократию для советского актива, что было формой ограниченной демократии. Но в отличие от парламентско-президентской системы, которую обычно называют «демократией», Советская система в конце 1917 г. не была элитократией. Она была основана на высокой вертикальной мобильности, черпая кадры и мнения с нижних этажей социальной иерархии. Однако принятие решений многочисленными форумами просоветского актива (с небольшими вкраплениями актива несоветского) оказались не лучшим способом принятия решений с точки зрения эффективности. Большие форумы подвержены ораторской манипуляции, но если делегаты всё же берутся вырабатывать решения, а не принимать проекты, предложенные партийными аппаратами, то дело движется крайне медленно. Тем более – в отсутствие навыков работы. Советская система становилась перед выбором: либо создание более компактных Советов, на каждом уровне состоящих из делегатов нижестоящих организаций и выполняющих их волю, либо превращение в совещательные органы при управленческой вертикали Совнаркома, поглощающей аппарат Советов. Эта альтернатива проявит себя весной 1918 г. перед лицом острых социальных вызовов.

Ленин надеялся, что затем удастся соединить результаты творчества низового актива и центра. Но когда весной 1918 г., освободившись от других срочных дел, он и его соратники займутся этим соединением, выяснится, что его очень трудно достичь. У центральных и региональных советских работников формировались разные практики, и даже психологические установки, региональные и центральные интересы входили в конфликты. Центру пришлось взяться за решительную переделку созданного на местах.

Большевики объявили курс на социалистические преобразования, но в чём же они могли заключаться? Социалистические теоретики обсуждали два пути к посткапиталистическому обществу: через переход предприятий в руки их коллективов и широкое самоуправление (снизу) или (и) обобществление всей экономики в единую систему, работающую по единому плану (сверху). Считалось, что пути сверху и снизу вполне совместимы. Но большевики не смогли построить систему, основанную на балансе таких важнейших составляющих революции, как самоорганизация, низовая инициатива, производственная демократия с одной стороны, и единство цели проекта, централизованное регулирование – с другой.

Импровизация оказалась не лучшим средством строительства сложной, принципиально новой экономики в условиях развала старой. Необходимо было обеспечить баланс не только «верха» и «низа», но и двух разных направлений государственной социально-экономической политики – регулирования и непосредственного управления.

Регулирование полезно экономике, когда оно носит рамочный и индикативный характер. А советские менеджеры то пускали важнейшие экономические проблемы на самотек (как это было с конверсией и исправлением ситуации на железной дороге), то хватались за управление самыми разными предприятиями, не связанными в единый комплекс.

Революция поставила проблему демократического регулирования, когда для принятия важнейших экономических решений создаются широкие органы, представляющие все заинтересованные стороны. Итоги этого эксперимента противоречивы. С одной стороны, эти органы оказались неповоротливыми, с другой – были лекарством от волюнтаризма. Возникнув еще при Временном правительстве, они позволяли держать ситуацию под контролем в тяжелых условиях 1917 г. После разгонов этих форумов специалистов ситуация ухудшилась. Большевики пытались сохранять коллегии, составляя из лояльных специалистов и делегатов низов. Но решительные преобразования с помощью широких коллегий проводить было нелегко. Демократическое регулирование полезно в условиях текущей работы, когда есть время искать компромисс разных интересов. Сфера демократического регулирования должна быть ясно отделена от сферы оперативного управления компактным государственным сектором. Большевистское руководство не стремилось к такому разделению, рассчитывая быстро обобществить всю промышленность. Марксистский проект, унаследованный Лениным, основан на полном экономическом централизме. Формально может существовать демократия, но общество должно развиваться по единому плану. Считалось, что этот план позволит реализовать высочайшие гуманистические идеалы, выдвинутые социалистической идеей. Но соблюдаться он должен неукоснительно, и сопротивление несогласных с общей хозяйственной политикой должно подавляться (а иначе как же может быть осуществлен такой всеобъемлющий план).

Стихия, движение снизу воспринимается идеалистами порядка как источник хаоса и неприятностей. Но важным ресурсом экономики, который предоставляет ей революция, становится энтузиазм трудящихся. Через сегодняшние тернии они готовы идти к завтрашним звездам, жертвуя сиюминутными удобствами и раскрывая творческий потенциал – но только при условии, что ощущают себя хозяевами жизни – будь то производство или организация власти. Из этого вытекает важность распространения демократии с элитарных сфер на все стороны жизни, на повседневность, производство, жизнь кварталов и дворов. Если простому человеку можно доверить выборы президента и депутатов, о которых он толком ничего не знает, почему нельзя приобщить его к принятию решений в тех вопросах, в которых он действительно разбирается, потому что сталкивается с ними в реальной жизни каждый день? Самоорганизация и низовая демократия (а именно она и является настоящей демократией) показали себя как источник человеческой энергии, меняющей социальные условия. Но энергия низов может быть как конструктивной, так и разрушительной. Все зависит от той социальной структуры, в которой она проявит себя.

В развитии низовой, особенно производственной демократии есть свои трудности, связанные с проблемой компетентности тех, кто принимает решения. Первоначальный уровень компетентности большинства людей в области управления низок. Но, то же самое можно сказать и о чиновниках, которые то и дело поражают граждан некомпетентностью своих решений. Компетентность может приобретаться с опытом участия в управлении, которых массы трудящихся лишены социально-политическими условиями. Производственная демократия опасна не более, чем произвол капиталиста и чиновника. Важно, чтобы разные способы принятия решений – управление и самоуправления – уравновешивали друг друга и сочетались по понятным и признаваемым правилам. Уроки экономической политики в условиях революции заключаются в необходимости скорейшего и спланированного перехода от одной экономической системы к другой.

Новая система, чтобы не свалиться в пике разрухи или не увязнуть в необратимой бюрократизации, должна быть основана на ряде балансов:

  1. Между экономическими полномочиями государственных органов (как можно более узкими, прежде всего арбитражными и инвестиционными) и другими экономическими субъектами: коллективами, кооперативами, частными предпринимателями.

  2. Между полномочиями администрации и органов производственной демократии (избираемыми на основе ясной процедуры с возможностью отзыва членов), что обеспечивает предприятие от утечки капиталов, компетентность принятия решений, приоритет оплаты труда и инвестирования над доходами собственника, защиту интересов каждой социальной группы, вклад которой необходим ради успешного производства.

  3. Между интересами производителей, потребителей и жителей. Это предполагает самоорганизацию потребителей и жителей, а также бесперебойную работу коммуникаций и естественных монополий, за которую несет ответственность государство.

  4. Между интересами трудящихся масс и творческого меньшинства, интеллигенции, специалистов. Оба эти слоя жизненно необходимы для развития производства и общества, и отношения между ними не могут выстраиваться на основе подавления меньшинства большинством (тем более что за спиной «большинства» обычно стоит бюрократическая элита). Этот баланс может строится только на основе соглашения или разделения полномочий, он должен быть не просто экономическим, но также закрепленным и в государственно-политическом устройстве, гарантирующем пространство для развития инициатив меньшинства.

  5. Баланс между территориями и этносами, направленный на сохранение общего пространства, принятия государственных решений органами, состоящими из представителей регионов, вовлечение их в центральную управленческую элиту, сведения этно-культурных конфликтов к минимуму путем их экстерриториализации, национально-культурной автономии, неэтничности границ.

Эти балансы в принципе содержались в советской политике, выражаясь в идеях рабочего контроля над администрацией, создании ВСНХ, поиске распределения полномочий между центральными органами управления и территориальными Советами. Однако первоначально советский корабль сильно накренился в сторону подавления нелояльной Советской власти части общества (включая сюда прежде всего организации специалистов) и в то же время – в сторону самоорганизации с неясными границами, что вызвало волну конфликтов между субъектами этой самоорганизации. И вместо того, чтобы выправить курс, обозначив границы полномочий и находя компромисс разных социальных групп трудящихся (к чему склонялись правые большевики и левые эсеры), большевистское руководство решило подавить противоречия путем тотальной централизации, жесткого подчинения центру всех уровней власти, демонтажа самоуправления в пользу управления, подавления сопротивления все более широких масс. Этот курс исключал поиск балансов, что может быть было хорошо для победы в войне и отчасти даже для фабричной модернизации. Но социализм не сводится к модернизации.

Коммунистическая «ракета» стартовала, но, не выдержав курса, полетела не туда, куда планировалось. Отказ от сбалансированной модели в пользу тотально централизованной, сверхгосударственной, исключал достижение социального равноправия и народовластия, заявленных в начале коммунистического проекта как его цели. Через 20 лет государство, физически уничтожающее сотни тысяч подозреваемых в несогласии с высшим руководством, основанное на жесткой чиновничьей иерархии, господствующей над массами полуголодных рабочих и крестьян, объявит, что построило социализм. Но этот «социализм» не соответствовал критериям, с помощью которых социалистическая мысль определяла социалистическое общество: отсутствие классового господства, угнетения, эксплуатации, более высокая производительность труда и доходы трудящихся классов, чем при капитализме. СССР не мог доказать, что опередил мир капитализма, и «социализм» превратился в нечто параллельное капиталистическому пути.

Сверхэтистский, бюрократизированный вариант индустриального общества, построенный в СССР, имеет по сравнению с капиталистическими вариантами свои плюсы и минусы, которые энергично обсуждаются. Но революция анонсировала задачи, которые идеологии СССР отложили «до коммунизма», оставшегося несбыточной мечтой. Являются ли эти задачи утопией? Это большой вопрос, учитывая, что некоторые европейские страны приблизились к их осуществлению и в части производственной демократии, и самоуправления, и федерализма, и социальных прав. Могла ли Россия сделать прорыв в этом направлении в ходе революции или по ее результатам? Без соблюдения отмеченных выше балансов, на мой взгляд не могла. Но ведь эти балансы выстраивались. Решающим срывом, который закрепил отказ от них, стала гражданская война. Но до мая 1918 г. шансы оставались, дискуссии были незавершенны.

Но лидеры коммунистической партии предпочли заплатить за рывок в светлое индустриальное будущее отказом от социалистических принципов равноправия, народовластия и самоорганизации. От принципов Октября. Шаг за шагом социальный демократизм Октября заменялся жестким управленческим каркасом государства-фабрики. Но при этом сохранялись и официально поддерживались идеалы Октября, а в действительности – идеалы демократической революции и социалистической мысли в целом, не только марксистской, но и народнической. Советский проект нес в себе стремление к коммунистическому альтруизму и обществу без классового разделения, к народовластию и самоорганизации, к социальной обеспеченности и полноправию человека труда. Практика компартии строилась на нарушениях этих принципов. Где-то их отрицали, где-то оправдывали отклонения временными трудностями. Но советский человек воспитывался на этих ценностях, а не на принципах максимальной прибыли как критерии добра и зла.

Образ Октября остался гарантом изначальных принципов советской цивилизации. Он будоражил идейную совесть коммунистов, как заветы Христа будоражили совесть католиков во времена инквизиции.

Этот образ и сегодня будоражит умы, являясь символом грозной развязки проблем, которые правящие элиты не желают или не могут вылечить заранее, мирным путем. Октябрь – их ночной кошмар. Но проснувшись, они успокаивают себя тем, что коммунистический проект не удался. Что же, может быть он не удался из-за борьбы тоталитарного каркаса и советской социалистической традиции, гуманистической и демократической в основе своей. Это противоборство составило содержание советской истории и советской культуры. Их противоречивое влияние продолжает ощущаться и сегодня. Власть тянет в будущее свое номенклатурное наследство с культом личности первоначальника, а население по-прежнему не может смириться с социальным бесправием и разрушением социальных гарантий. Советская цивилизация, родившаяся в Октябре, еще жива. Советским людям, понятно, что значит – «Мир – народам» (а не империалистам, хозяевам глобальной корпорации «Земля»), фабрики – рабочим (сегодня уместнее сказать: предприятия – самоуправлению работников), власть – Советам. Даже лозунг «власть – крестьянам», несмотря на урбанизацию, не потерял актуальности. Борьба за землю, за леса и поля ведется за пределами городов, но и в городах мы живем на территории, которую пытаются вытащить у нас из-под ног ради прибыли. Так что лозунг «территория – жителям» сливается сегодня с идеей «власть – самоуправлению, Советам».

Может быть однажды, когда люди, уставшие от своего бесправия, от изнурительной борьбы за свое жилье или человеческие условия труда, где-то создадут Совет, советская история продолжит свое движение в социалистическое завтра.


  1. См., например, О причинах Русской революции. М., 2010; Шубин А.В. Великая российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года. М., 2014. С. 32-93.
  2. Подробнее см. Суханов Н. Н. Записки о революции. М., 1991; Шубин А.В. Указ. соч. С. 94-154.
  3. Злоказов Г. И. Меньшевистско-эсеровский ВЦИК Советов в 1917 г. М., 1997; Суханов Н. Н. Записки о революции. М., 1991; Шубин А.В. Указ. соч. С. 179-435; Рабинович А. Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде. М., 1989.
  4. См. Рабинович А. Большевики у власти. Первый год советской эпохи в Петрограде. М., 2007; Утро Страны Советов. Л., 1988; Шубин А.В. Старт Страны Советов. Революция (октябрь 1917 – март 1918). М., 2017; Шубин А.В. Махно и его время. О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине. М., 2013.